Открыв нож, он одним движением отсек покойнику половой член и мошонку и отдал их, соответственно, молодой и беззубой старухе. Девушка принялась поспешно поглощать подачку, по-птичьи быстро поднимая и опуская голову, словно пичуга клевала лежавшие на земле зерна, с той лишь разницей, что с каждым кивком во рту у нее оказывался новый кусок.
Все это время «красный» внимательно посматривал в сторону окна и входной двери, стараясь не пропустить ни малейшего намека на возможное движение или появившееся оружие и готовый в любой момент отскочить в сторону. Однако все оставалось спокойно и через несколько минут он расслабился, слыша в ночной тишине разве что приглушенные рыдания, которые прорывались сквозь пелену его удовольствия, сдобренного солоноватым привкусом крови.
А услышал он крик Марджи, которая в тот самый момент выглянула наружу и увидела, что они сделали с ее любовником и сестрой. Остальные же звуки издавала Лаура, которая всем телом вжалась в дальнюю стену комнаты, словно ребенок подтянув к груди колени, и исторгала из себя жуткие завывания вперемешку со слезами – все, что ей требовалось, она уже увидела и больше смотреть ни на что не хотела, да впрочем, и не могла. Для Марджи, однако, произошедшее стало концом чего-то одного и одновременно началом совершенно иного. Началом полного восприятия – физического и душевного, – о чем свидетельствовало внезапное онемение губ и слабый звон в ушах, лишь отчасти вызванный недавней пальбой – восприятия и истинного понимания того факта, что смерть, словно чума, заполонила все вокруг, и что то, что случилось с ее сестрой, может в любой момент произойти и с ней самой. Осознание данного факта наступило быстро, почти внезапно, как от погружения в ледяную воду, и все же не лишило ее, в отличие от Лауры, четкого и ясного осознания происходящего вокруг; скорее, оно пробудило ту часть ее сознания, которая страстно любила жизнь и не желала отступать, ибо отступление в данный момент было равносильно смерти.
Она видела, что Лаура впала в ступорозное состояние, и внезапно почувствовала глубокое презрение к этой девушке. Карла сражалась, Дэн сражался, ну, а раз эта дура не хочет, так и черт с ней. Она повернулась к лежавшему на полу Нику.
– Ну, как ты? Тот невесело ухмыльнулся.
– В последний раз меня об этом же спросил Дэн.
– Дэн умер, – сказала она.
– Я знаю.
– Это я его застрелила. Но я не хотела – я целилась в ту женщину.
Марджи почувствовала, как к глазам снова подступают слезы.
– Все в порядке, Марджи.
– Они... они разорвали его. Как звери.
– Все в порядке.
– Ну ты как, встать-то сможешь?
– Пожалуй. Ну конечно, встану. – Она помогла ему подняться на ноги. – Слава Богу, что тот нож держала всего лишь слабая девчонка, а не кто-то покрепче, – сказал он и поморщился, пытаясь при помощи Марджи сделать несколько шагов. – Ты видела ее? Ты видела ее лицо, когда я...
– Я все видела.
– Ну что ж, давай думать, как будем выбираться отсюда. – Его голос звучал ровно, бесцветно, впрочем, как и ее собственный. Ну вот, – подумала она, – мы и оказались там же, откуда начинали. Недоброе это оказалось место, не такое, куда бы ей хотелось приехать, однако именно оно могло помочь им выжить.
– Сколько раз ты выстрелила? – спросил Ник.
– Два.
– Значит, остался еще один патрон. Я зарядил пять штук. – Он невесело ухмыльнулся. – Даже на нас с тобой не хватит...
– Я на это никогда не пойду, – сказала Марджи.
Он кивнул.
– Я тоже. Ты не знаешь, есть в доме еще что-нибудь такое, что мы могли бы использовать, чтобы сделать им подлянку?
– Даже и не знаю. Ну, лопатка, что рядом с камином, несколько ножей, хотя я лично не уверена, что от них будет какая-то польза. В сарае, правда, лежит топор, но пусть меня черти разберут, если я соглашусь идти туда за ним.
– На чердаке тоже ничего нет?
– Я не знаю.
– У тебя ноги покрепче моих. Сходи, посмотри. И оставь мне револьвер – так, на всякий случай.
Перескакивая через две ступеньки, Марджи кинулась вверх по лестнице и, добежав до лестничной площадки, включила свет.
Ничего, – пронеслось у нее в голове. – Пластмассовые ящики от молочных бутылок, журналы, старый комод, полусгнившие матрасы. И тут она увидела косу. А может, вот это? – подумала она, но тут же в голове ее зародилась еще одна мысль, и она быстро спустилась по лестнице, спеша поделиться ею с Ником. Тот тем временем через замочную скважину наблюдал за обстановкой.
– Знаешь, это вообще не люди, – проговорил он, поворачивая к ней побледневшее лицо. – Даже похожего на людей ничего нет.
Марджи не обратила на его слова никакого внимания.
– Слушай, – сказала она, – мне кажется, мы могли бы забаррикадироваться на чердаке. – Дверь наверху, конечно, не такая прочная, как здесь, но там есть старый тяжелый комод и еще матрасы. Представь, что мы наглухо прибьем дверь гвоздями, потом завалим ее матрасами, а сверху придавим комодом. Уж туда-то они ни за что не проберутся, по крайней мере, некоторое время. Ведь рано или поздно кто-нибудь заметит этот костер, как ты думаешь?
– А что, можно попробовать, – кивнул Ник.
Они стали подниматься наверх; Ник при этом тяжело опирался на перила. А ведь в нормальных условиях подобная рана не меньше чем на неделю приковала бы его к постели. Всякий раз, когда он опирался на раненую ногу, у него возникало такое ощущение, словно кто-то с силой ударяет по ней кувалдой. Он понимал, что надо двигаться, иначе боль попросту парализует его; впрочем, подумал он, двигаться придется в любом случае, если хочешь остаться в живых.
Наконец они добрались до лестничной площадки. Ник подошел к комоду и попытался сдвинуть его с места. Марджи оказалась права – дерево было прочное, тяжелое. Дуб, скорее всего, или что-то в этом роде. Матрасы, как выяснилось, были двуспальные, и он только сейчас смекнул, почему они оказались здесь – внизу попросту не было подходящих для них кроватей. Дверь на чердак и в самом деле оказалась Довольно хлипкой, но, укрепленная комодом и матрасами, все же могла послужить неплохой защитой. В общем, попробовать явно стоило.
– Только одно мне не нравится во всей этой затее, – сказал Ник. – Ведь таким образом мы загоняем себя в тупик. Если они все же каким-то образом прорвутся наверх, единственное, что нам останется, это прыгать вниз через вот это окно. До земли футов пятнадцать, и я не уверен, что мне это окажется по силам. Внизу мы, по крайней мере, имели бы две двери и несколько окон.
– Но это и им облегчает действия, – возразила Марджи. – Ты только представь себе, как они все разом пойдут на прорыв, тогда как нас внутри только двое, чтобы остановить его. А они обязательно попытаются прорваться, это как пить дать.
– Пожалуй, – согласился он.
– Значит, у нас осталось только одно место, которое еще можно хоть как-то укрепить.
Ник подошел к окну и выглянул наружу.
– Боже Праведный, я отсюда ни за что не прыгну.
– Другого выхода у нас просто не остается, – заметила Марджи. – Разве что спасаться бегством.
Ник нахмурился. – Лаура не сможет бежать.
– К черту Лауру, – сказала, словно огрела его пощечиной, Марджи, и он на мгновение даже опешил от произошедшей в ней перемены. Неужели это была та самая девушка, которая боялась быстрой езды, а в кино предпочитала садиться на соседние с проходом места? Ведь из них двоих по-настоящему сильной всегда была Карла, тогда как Марджи постоянно нуждалась в защите. А может, они обе были, что называется, бой-бабы – сестры все же, как ни погляди, тогда как в данный момент именно он нуждался в защите.