Сердечная поэзия далеких мальчишеских лет!.. Как он, Радуле, когда-то пробивал броню черепашкам, связывал их, запрягал в маленькую сошку и «пахал». Как ему пахнет оттуда пастушья еда: овечий сыр, лепешка и дикий чеснок...
Мы идем по каменистой узкой дороге, опираясь на длинные бамбуковые посохи.
Далеко внизу — море с каемкой пены у берега.
Зеленые вершины гор, обмакнутые снизу в реденький студень облаков, все ближе к нам, а все же — высоко!..
— Добрый день! — с естественной приязнью к людям здоровается мой спутник со встречной абхазской старушкой. Засушенной, легкой, всей в черном. И вполне серьезно спрашивает у нее: — Скажите, а далеко ли еще до Царьграда?..
***
Ночью была гроза: гром над морем и стук дождя по большим листьям смоковницы.
С утра — тучи, все еще темные, шли с моря на горы. Там, над вершинами, небо светлее, даже нет-нет да и покажется солнце. На западе — резко очерченная линия горизонта. На темной воде — белые барашки, на темном небе — белые чайки.
Свежо, красиво, пахуче.
В полдень ходили в горы.
В колючих зарослях ежевичника — черные, спелые ягоды. Насобираешь горсть, глотнешь — словно глоток веселого вина. Под сенью могучих буков, на высоте шестисот метров, лежат седые, пестрые от зеленого мха валуны...
Хорошо закурить над обрывом. И говорить «о временах грядущих»...
Хорошо раскачиваться, уцепившись за пружинистые ветви бука.
Хорошо найти студеный ключ и припасть к говорливой воде.
Хорошо и вспомнить, как ты вчера стоял на носу вихря-катера и — между тихим морем да спокойным небом — чувствовал себя вольным, как чайка!..
1952
О ЛИЧНОМ
Обедал в ресторане гостиницы за одним столом с молодой скромной парой рабочих.
Он «выполняет задание» в Лиепае, а она вот приехала к нему с трехмесячной дочуркой в гости. Он выехал навстречу, встретились здесь, в Риге, ждут лиепайского поезда. Зашли пообедать, и с ребенком ее в ресторан не пустили...
Что ж, положили ребенка в вестибюле, на диване под фикусами, доверив его старенькому швейцару-латышу.
Мать — в простеньком платьице, блондинка, с тонкими чертами лица и следами детскости в этих чертах. Видать веселая была, любила взять от жизни, а теперь отяжелела, подурнела временно, однако не отдаст своего нового счастья за прошлые радости.
Отец — черный, усталый, незаметный с виду работяга, который души не чает от счастья встречи, знакомства с дочкой.
Шептались они, шептались — и он взял все-таки сто граммов и бутылку пива.
— Испортился я у тебя,— сказал с хорошей русской сердечностью, с улыбкой, о которой писали Толстой и Чехов.
Отец выпил водки, а мать пригубила пива. И начали есть — просто, солидно, заслуженно, как едят люди труда.
Какой незаметной, обычной бывает со стороны — на фоне общего — эта красивая личная радость, личное счастье!..
1954
ПЕШКОМ И НА ПОПУТНЫХ
Над Видзами стреляет в небо готика костела. Красный кирпич, серая жестяная крыша. И легенда — когда-то туда вон, аж на саменький конек, под крест, забрался в базарный день какой-то проныра, начал там вытворять, как в цирке, люди рты поразинули, смотрят. А тут его дружки тем временем шарят, лихо их ворюжьей матери, по возам!..
В скверике памятник освободителям — громоздкий и стандартный обелиск. На доске фамилии солдат и офицеров, которых военная судьба сделала героями в этих местах. На отшибе, в зеленом, затишном уголке,— могила с черной пирамидкой. Надпись: «Андрею от А. Кудринского». У кого ни спрашивал, кто они, эти люди, один ответ: «Не знаю. Говорят, какой-то полковник...» Грустно.
Пахнут по-домашнему гряды, стрекочут кузнечики, стоит большой августовский месяц на небе, еще не яркий, потому что ранний вечер. Бабуля, когда я поинтересовался, что за цветы в ее палисаднике:
— Не знаю. Рву, пропалываю, сынок, а они все растут. А это мак.
И дала мне красный цветок с белой оторочкой на каждом лепестке.
В чайной литовское пиво и вкусная колбаса. И нудный, вежливый сосед, небритый здоровила, который неторопливо, щедро рассказывает, как в младенчестве мать опоила его маком,— и вот он теперь не может работать на одном месте больше одной недели.
Ночью сидел на крыльце гостиницы, слушал и думал, что всей этой идиллии с расцветом природы и молодыми песнями да смехом не хватает сердечной, тихой гитары. И почему она «вышла из моды»?..
По дороге на Браслав — уголок свентянской Литвы. Из кабины грузовика, сквозь низкие вербы, видать примятое дождями жито, березовые неокоренные жердочки огорожи, журавли без ведер, многовато обтерханных хат. А то — липы, белые окна, за хатами строения в ряд, с широченными, чуть не до самой земли, стрехами. Названия населенных пунктов — Калянкишки, Гадутишки, Каляндрышки, а между ними вдруг — простодушно наши, белорусские Пузыри.