— Один стон — и я остановлюсь, — желтые глаза смотрят пристально, испытывают.
— Нет, Госпожа, прошу…
Усмешка. Рука дочери Свободы ложится на его бедро и слегка поглаживает. И резко вгоняет иглу. Дыхание перехватывает. Но самец не издает ни звука.
Стежок, стежок, стежок.
Это даже красиво. Ровный ряд — как лента боеприпасов, как зубы хищной твари, как вскинутые над строем воинов копья. От середины бедер — к паху — стежок, еще стежок… Чем ближе, тем сильнее тянет под животом. Тело перестает обращать внимание на боль, тело хочет иного.
Сумрак не двигается. Под его коленями скопилось по липкой лужице, кровь постепенно впитывается в ложе.
Самка берет еще иглы и делает стежки от плеч к груди, спускается вниз. Контуры начинают напоминать узкие лепестки цветка, бутон которого растет из живота сына Грозы. Здесь кожа чувствительнее, каждый прокол отзывается мучительным жжением и почему-то… Усиливающейся пульсацией в самом низу.
Прорва начинает тихо рокотать — почти на пределе слышимости. Она прерывает узор на уровне пупка и отстраняется, чтобы полюбоваться на дело своих рук. Грудь самца полностью залита кровью, многочисленные яркие ручейки змеятся по ней, непредсказуемо сливаясь и вновь расходясь, мешаясь с потом. Запах ран и возбуждения не сравнить ни с чем.
Рука самки поднимает голову самца за подбородок, и Сумрак чувствует, как игла протыкает складку на горле. В глазу щиплет, и крик рвется наружу, но воин запрещает себе кричать. Он хочет знать, что будет в конце.
Стежки ведут вверх, один за другим. Острие ныряет под кожу, движется под ней и вновь выходит на поверхность. Шея — самое уязвимое место яутжа. Открыть ее — высшая степень доверия. Только доверять Госпоже опасно. А недоверия она не любит и жестоко за него карает.
Прорва не торопится, ее движения непривычно плавные, но это не более, чем обман… Крайняя игла занимает свое место под челюстью. Внезапно самка делает резкий выпад и агрессивно хватает партнера за максиллы, задирая их до хруста в суставах. Ротовые перепонки натягиваются… Чтобы быть пробитыми насквозь. Это неожиданно, это очень больно. Тело самца трясется, и возбуждение утекает стремительно, точно вода в землю.
— Ты все еще не хочешь, чтобы я прекратила? — звучит как полное издевательство, ведь теперь иглы помешают Сумраку говорить, даже если он захочет остановить истязания, но… Он молчит не только по этой причине.
Кровь медленно наполняет рот, заливает горло. Прорва отпускает жвала супруга и вновь наклоняется к его животу. Прерванный узор продолжается на подбрьюшье, и с каждой иглой ощущения становятся все нестерпимее. Госпожа очень верно все рассчитала. В который раз она ищет предел… Но сегодня опять не найдет.
Или?..
Ниже, ниже… Больно, адски больно… Медленно. Сумрак успевает почувствовать каждую иглу целиком, каждый миллиметр, проходящий под шкурой. И… В какой-то момент к боли начинает примешиваться некая сладость. Необъяснимая нарастающая сладость. Будто пьешь «Затейницу». Сперва жжение и горечь, а после нескольких глотков проявляется глубоко запрятанная приторность. Израненный рот сводит судорогой. С клыков капает слюна.
Стежок за стежком… Все ближе и ближе. Подбрюшье вновь охватывает жар, и по ногам уже течет не только кровь. Игла прихватывает кожу над клоакой, из которой уже виднеется блестящая от слизи головка пениса. Госпожа берет еще одну иглу и, едва касаясь восстающей плоти острием, водит по кругу, но увеличивая радиус, то опасно приближаясь к отверстию семявыносящего канала. Она играет так несколько минут, а затем, усыпив бдительность партера, одним движением протыкает нижний край его клоакальной щели. Сумрак выгибается и кричит беззвучно. Это слишком… Слишком хорошо… Ненормально, что ему так хорошо от боли.
Он чувствует касание языка. Проклятая тварь…
Обожаемая проклятая тварь… Да, сделай это… Еще… Возьми глубже… Пожалуйста!
Орган выходит наружу, и Глава гарема некоторое время ласкает его, то облизывая, то забирая в пасть, то сжимая жвалами. Да, Сумрак связан и стоит на коленях, но Госпожа — Госпожа сейчас распласталась перед ним ниц, а его член находится у нее во рту. Очень спорное положение…
Чувствуя, как изнутри подступает семя, самец непроизвольно начинает толкаться глубже. Прорва некоторое время терпит, и ее поза как будто бы демонстрирует покорность, но это длится недолго. Дождавшись максимального возбуждения, она отпускает пенис и, выпрямляясь, берет его в руку, а после тянется за новыми иглами — более тонкими.
— Тебе понравится, мой воин.
Игла входит у основания, под боковой лимфатический проток. Хирургическая точность. Ошибка всего в миллиметр — и будет очень плохо. Рука Госпожи не дрогнет, но главное самому не дернуться. Боль восходит вдоль позвоночника и пускает корни где-то под основанием черепа. А по ее жгучему следу катятся волны блаженства. Сдерживать стоны больше не получается.
Прорва вводит последнюю иглу у самой головки, а затем прижимается к окровавленному телу и обнимает своего самца. И снова уловка. Ее руки погружаются в гриву и резко сжимают отростки у основания. Сумрак кричит — сам не понимает, от боли или экстаза. По животу партнерши течет кровь и сперма.
Дочь Свободы убирает иглы, и припухший от проколов пенис с трудом втягивается в половую складку. Сумрак тоскливо осознает, что вскоре замучается вливать туда антисептик. И тем не менее… Если Госпожа когда-нибудь захочет повторить… Он будет готов повторить. Видимо, он уже не сможет без боли. Он так долго пытался с ней свыкнуться, что не заметил, как она стала жизненно необходима. Прости Учитель, опять перестарался…*
Веревочные путы ослабевают и падают. Самец осторожно садится и разминает затекшие руки. Шкуру саднит. В подбрюшье блуждает тепло.
Сын Грозы, морщась, аккуратно вынимает иглы из ротовых перепонок.
— Помочь тебе достать остальное? — самка тянется к его груди.
— Не нужно, я сам…
_______________________________________