Алексей Геннадьевич Головин
Стезёю вечного Заката
Книга первая. Атака Заката
Пролог. Три знамения
Ночная тьма опустилась на дороги Риаджанга резко, подобно стремительно падающему топору палача. В последние годы это стало обычным делом: близилась Эпоха Ночи, что непременно следовала за долгими и светлыми тысячелетиями владычества Дня. Простой люд смирился с неизбежным, ибо ничего тут не поделаешь: им выпало жить во время смены Эпох, которое извечно знаменуется бедствиями и горестями.
Но смирение отнюдь не мешало на все лады ругать столь внезапное наступление ночи, чем и занимались самозабвенно ратники, несущие службу на западной сторожевой веже Риаджанга. Усатый воин, неспешно прохаживающийся поперёк широкого каменного моста, ведущего во внутренние пределы империи, выдал самую, что ни на есть крамольную тираду:
— Мало того, что Басилевс наш, да покусают его крысы за пятки, в какой-то блажи постановил, что лямку здесь тянуть должны не обычные стражники, а настоящие боевые дружинники! Так он ещё в скупости своей и освещением хорошим вежу снабдить указания не дал. Не видно на десяток шагов уж ни рожна! Как тут оборонить рубеж, коли вороги попрут из темноты?
Шагающий рядом с ним юный ратник испуганно заозирался. Главным образом, чтобы проверить, не слышал ли кто дерзких речей старшего. Ему-то что, он ветеран уж заслуженный, дюжину битв во славу империи прошёл, самого капитана построить может, коль разойдётся. А вот молодому дружиннику за участие в крамольных беседах и язык отсечь на раз могут, если в Опорную службу кто донесёт…
— Басилевсу мудрому виднее, — попытался урезонить он разбушевавшегося старшего. — Сказывают, тёмные силы против нас собираются. Потому и укрепляет империя рубежи у сторожевых веж.
Бывалый ветеран потеребил рукою седоватые усы и погладил пальцами косой шрам от вражьего клинка на щеке.
— Сам ты тёмный, а не силы, — снисходительно глянул он на младшего. — Ишь, перепугались все! Вон, аж магов сдерживающих с посохами на заставу пригнали, будто толк от них в реальной сече есть. Попомни моё слово: только добрый меч нам оберег надёжный от всех напастей. Да и вообще, от кого с запада-то нам обороняться? Там пусситы — дикари неразумные в хижинах кривых живут. Не им грозить империи. По этой дороге вообще никто не хо…
Воин осёкся вдруг на полуслове и застыл в той обманчиво расслабленной позе, которая для опытного глаза выказывала готовность атаковать — внезапно и сокрушительно. Широкая ладонь привычно и легко, почти нежно легла на эфес верного меча.
Молодой повернулся в ту сторону, куда настороженно глядели глаза ветерана, и увидел, как из густого ночного мрака, что окутал дальний конец моста, выходит медленно, уверенно и вовсе не таясь, высокий крепкий мужчина в плотном дорожном плаще.
Незнакомец явно направлялся прямо к тяжёлым проездным вратам вежи. Стало быть, желал попасть во внутренние пределы Риаджанга. Желать-то желал, да только не всем то дозволено.
— Не нравится мне шаг его, — сказал старший полушёпотом, так, чтобы слышал только стоящий рядом. — Явно с ратной наукой он знаком накоротке. Возможно, из форлов!
Младший невольно подобрался. Форлы — элитные убийцы, коих тренируют из бывших особо отличившихся в боях ратников всех стран. Не хотелось бы встречаться с одним из них в узком месте…
— Ты это, будь наготове, но не груби ему. Подорожную проверим, глядишь, всё в порядке с документами у него. Так и пускай себе тогда идёт с миром…
Ну, если уж бывалый ратник начинает опасаться… Молодой совсем загрустил. Вот тебе и спокойная служба на западной веже!
Незнакомец, меж тем, приблизился, скользнул по дружинникам ничего не выражающим взглядом и как-то обтёк их, проскользнул мимо, хотя, вроде, направления движения и не менял.
Ветеран понял, что следует всё-таки пресечь такое непотребство. Он прочистил горло и зычным голосом рявкнул:
— Ну-ка, стой, почтенный! Бумаги предъяви!
Мужчина в плаще внял, остановился и повернул к окликнувшему его узкое бледное лицо. Ничем не примечательное лицо, но отчего-то ратники аж попятились под взглядом холодных зеленовато-серых глаз. Кожа мужчины была бледна, даже бела, словно не видела отродясь солнечного света. Блёклые губы обрамляли редкие усики и аккуратно подрезанная чёрная, местами с рыжиной бородка. Длинные тёмные волосы свободно падали на плечи, лишь верхние пряди были затянуты под широкий кожаный ремешок, охватывающий голову. Посреди лба на этом ремешке виднелась треугольная бляха с каким-то знаком, смотреть на который отчего-то не хотелось.
— Прошу, — тихим голосом проговорил незнакомец, вытягивая из-под плаща свёрнутую, как водилось, тонкой трубочкой подорожную.
Ветеран протянул руку, не забывая следить за движениями путника, развернул бумагу и впился в неё взглядом, в душе надеясь на то, что всё окажется в порядке. Так, вот предписание допустить сего путника именем Шорх к самому главе Тайного совета при Басилевсе досточтимому Версафию (Ого!), вот подпись с вензелями этого самого главы, малая навесная печать, дата выдачи подорожной.
И слава Великому Дню, пусть проходит, право на то имеется.
— Ступайте, — сухо проговорил ветеран, возвращая бумагу. И крикнул: — Эй, отворите ворота, путник с государственным делом пройдёт!
Шорх, не удостоив его ответом, всё тем же лёгким упругим шагом направился к распахивающимся створам ворот.
И тут навстречу ему вышли двое тех самых магов, которых поминал в нелестном ключе седоусый ветеран.
Один из них заступил Шорху дорогу и, подняв длинный вязовый посох с символом Великого Дня в навершии, громко проговорил:
— Остановись, идущий, ибо чувствуем мы тени Ночи в тебе!
Этого ещё не хватало! Ветеран поспешил вмешаться, чуя недоброе. Этот таинственный гость самого Версафия может их всех прямо сейчас и здесь к праотцам отправить, почему-то был уверен опытный ратник.
— Господа маги, у него подорожная в порядке, он к самому главе Тайного Совета допущен…
— Не встревай, воин, — сурово перебил его второй маг, буравя взглядом остановившегося Шорха. — Мы вольны преграждать путь всякому, кто несёт на себе печать Ночи, — на то особое слово Басилевса имеется!
Пару секунд высокий путник разглядывал обоих магов, грозно наставивших на него посохи, затем всё тем же тихим голосом сказал:
— Убрали бы вы свои зубочистки, да исчезли бы с пути того, что выше вашего скромного разумения.
И вновь пошёл вперёд.
— Во имя Великого Дня! — вскричали оба мага и исторгли из посохов густые снопы испепеляющего света, способного оставить от человека лишь дымящуюся кучку праха.
Но не на сей раз.
Свет почему-то вдруг померк, не дотянув до Шорха расстояния ладони. Руки магов затряслись, и верные посохи выпали из враз обессилевших пальцев. Путник, даже не повернув головы, пошёл дальше в распахнутые настежь ворота.
Ветеран осознал, что произошло нечто необычное и, скрепя сердце, выдернул меч из ножен. Видать, всё же придётся потягаться с этим, чтоб его ночные комары изгрызли, форлом…
Но вдруг один из магов слабым голосом велел воину остановиться.
— Пусть уходит, коли нам наши жизни дороги… — добавил он.
А второй слепо тряс головой и бормотал:
— Не может быть!.. Не может быть!.. Это Гаситель… Гаситель явился…
— Госпожа, позвольте вашу руку. И вашего коня мы напоим…
Юный храмовый слуга вдруг запутался в словах и умолк, стоя с вытянутой рукой. Он увидел ровный золотистый круг в центре лба грациозного белого скакуна, принесшего молодую девушку в лёгком дорожном костюме. Такой круг мог означать только одно — это…
— Это не конь, — мелодичным голосом, в котором слышался сдерживаемый смех, подтвердила его догадку всадница. — Мой единорог привык сам о себе заботиться, так что, не трудитесь.
И, не опираясь на предложенную руку, девушка легко спрыгнула на землю.
— Скажите, лучше, как мне найти Владыку Кироса? — требовательно вопросила она.
— Пожалуйте за мною, госпожа Просветлённая, — низко поклонился слуга и повёл девушку к массивным вратам Северного Храма Великого Дня, что вздымал свои белоснежные стены на крутом горном пике в северном пределе княжества Басингейт.