А когда начало заниматься утро, снаружи все наконец-то стихло. Только кроваво-красное небо, проглядывающее в решетчатую щель, невольно напоминало о карательной ночи.
Пошатываясь от усталости, Дарий медленно сполз по стене на пол и закрыл воспаленные глаза.
Темница, утро, Уршу, кровавая ночь — все в один миг погасло, провалилось...
Дарий не услышал, как отпирали двери темницы.
Он смог открыть глаза только после очередного тычка древком копья.
Над ним склонился один из красногрудых воинов — еще совсем молодой, с веснушками на носу и светлыми волосами. Юноша изо всех сил пытался придать своему лицу как можно больше значимости и серьезности, но получалось плохо.
Воин явно нервничал.
— Господин Руфин требует вас к себе, — сказал он.
— Ну, раз требует — надо сходить, — с усмешкой проговорил Дар, поднимаясь на онемевшие ноги с промерзшего каменного пола.
— А вы... Вы меня не узнаете? — нерешительно спросил вдруг юноша.
— Нет, — ответил Дар, растирая ладони. — А должен?
— Я — Рус. Вы меня не помните?..
— Рус?.. — удивленно отозвался Дарий, уставившись на юношу во все глаза. — Конечно помню!.. Ну ничего себе!
Мальчишка Рус был бедным родственником по линии матери, которого отец сначала привез в замок из жалости, а потом будто бы вовсе забыл о нем. И в итоге паренек рос, как дикое дерево, где-то между статусом члена семьи и прислугой — не раб, но и не господин.
— Да, это я, — растерянно улыбнулся юноша.
— Подумать только...
— Много лет прошло, господин... — Рус запнулся, чувствуя, что говорит что-то не то. Но быстро сообразить, как же ему называть теперь Дария, он никак не мог.
— Лучше на «ты» и просто по имени, — с улыбкой подсказал Дарий. — И мне кажется, именно так ты должен был называть меня с самого начала. Без всех этих «господинов».
— Наверное, так действительно было бы лучше, — согласился Рус. И, покосившись на двери, негромко проговорил:
— Я рад, что вы живы. Из всей семьи вы всегда были самым добрым ко мне.
Улыбка Дария стала грустной.
— Спасибо, — ответил он, приободряюще касаясь плеча Руса, как когда-то в его детстве. — И раз уж ты вспомнил о наших родственных связях, я рискну спросить: что творилось сегодня ночью в городе?
— Зачищали сопротивленцев и еретиков, — без запинки ответил Рус. — Восемьдесят четыре казни. Стражники, горожане.
— И женщины?..
— Женщин пока не трогали. Десяток самых говорливых повесят сегодня в полдень, показательно, чтобы другим неповадно было. А, только одну вчера посадили на кол — когда ее мужа повели на казнь, она кинулась с ножом на одного из наших.
— Ясно, — упавшим голосом проговорил Дарий. — А про меченых тринадцатой акадой ничего не слышал?
— Их держат в кованых ящиках, но где — я не знаю.
— Они живые?.. — удивился Дар.
— Вроде да, — неуверенно ответил Рус.
— Комендант крепости?..
— Четвертовали.
— Городской совет?
— Четвертуют сегодня. Всех, кроме господина Атлея, он помилован за раскаяние.
Дар усмехнулся.
— Верней сказать, за предательство? Не зря мне его барсучья морда никогда не нравилась.
Тут из коридора темницы донесся строгий и громкий окрик:
— Стременной, ты чего там застрял? Сопротивляется, что ли?
Дар тут же умолк, а Рус, испуганно обернувшись, отступил от двери и громко крикнул в ответ:
— Да растолкать не мог — думал уж, что помер!
Дарий, подмигнув Русу, вразвалку зашагал на выход.
День выдался морозным.
Ноги вязли в рыхлой снежной каше, размешанной конскими копытами. Город ночью щедро припорошило, но никто сегодня утром не вышел расчищать дороги. Улицы стояли пустыми, горожане забились в свои дома и не желали покидать их. Лишь кое-где виднелись ярко-красные доспехи воинов Внутреннего круга — они ленивой рысцой объезжали город, будто падальщики, рыщущие в поисках добычи.
Жизнь кипела только на площади. И эта жизнь была настолько тесно переплетена со смертью, что у Дара комок подкатил к горлу.
Рабочие, снятые с починки городской стены, расчищали площадь от кроваво-грязного снега, сваливая его в одну огромную кучу. На двенадцати виселицах, поскрипывая веревками, покачивались мертвые тела. Под виселицами лежали аккуратно разложенные в ряд предыдущие посетители этих орудий смерти, каждый — с собственной веревкой на шее.
А чуть ближе к центру, возле окровавленной плахи, россыпью валялись человеческие головы. Женщины, украдкой вытирая слезы рукавом, собирали их в короба — осторожно и бережно, будто маленьких детей. Тела обезглавленных еретиков и отступников уже были загружены в телеги. На площади оставалось только одно тело, к которому рабочие никак не могли подступиться — это посаженная на кол девушка. Бородачи, отвернувшись в сторону, о чем-то тихо переговаривались между собой. Потом, наконец, двое из них, двинулись к покойнице.
Та смотрела на рабочих безразличными глазами, и морозные ветер трепал ей длинные, не заплетенные в косу льняные волосы.
Даже будучи насмерть продрогшим, Дарий испытал такую волну жалости и ярости внутри себя, что в груди стало жарко.
Очутившись в ратуше, он невольно замедлил шаг — теплый воздух хорошо протопленного помещения мягким одеялом окутал его. Дар вместе со своим конвоиром поднялся по лестнице в башню, на третий этаж, и, повинуясь указующему жесту, вошел в кабинет господина Атлея.
Здесь ничего не изменилось — тот же огромный стол напротив окна, регистрационные книги на полках и большие деревянные часы с массивным маятником на стене.
Только в кресле сидел не Атлей, а Руфин.
— Присаживайся, — как ни в чем не бывало, сказал Дарию брат.
— То, что вы сотворили с городом — чудовищно! Эти люди служили Внутреннему кругу и акадам, как могли... Ты должен остановить это! — вырвалось у Дария, хотя сначала он хотел начать разговор совсем не так, и сказать совсем не то.
Руфин, сцепив руки в замок, откинулся на спинку кресла.
— Эти люди, как ты выразился, не имеют для нас никакой ценности. Но если тебе их так жаль — что ж, помоги им. Все, что нам нужно — это найти некоего Эша из Сорса, прозванного Живодером. И мы знаем, что у него есть близкий друг. И этот друг — ты.
— Дай-ка я угадаю. Ты рассчитываешь, что я сдам тебе Эша из Сорса? — усмехнулся Дар.
— Удивительно, что ты догадался, — недобрая улыбка тронула губы Руфина. — Да, мы рассчитываем, что ты расскажешь, где этот человек скрывается и как его можно найти. И у нас есть масса убедительных доводов, чтобы склонить тебя к этому решению.
Дарий на мгновение прикрыл глаза, стараясь сдержать гнев.
Руфин держал себя так, будто разговаривал с продажной сволочью. Но как еще он должен разговаривать с убийцей отца?
Кроме того, брат всю свою жизнь провел во Внутреннем круге, и для него существует только одна истина — та, которой его научили. И если Дар хочет сделать хоть что-то хорошее для Уршу, нужно набраться терпения.
— Руфин, прежде чем мы продолжим, я должен тебе кое что рассказать. Объяснить. То, что я совершил...
— Не трудись объяснять, мне не интересно, — перебил его Руф.
— Нет, ты должен знать, — жестко возразил Дарий. — Должен знать, что я хоть и убийца, но не продажная паскуда. И то, что я сделал, было не из-за денег, или страха, и не в припадке безумия. Я пытался остановить отца подписать смертный приговор тебе!
Руфин пожал плечами.
— Не вижу никакого смысла обсуждать сейчас дела давно минувших дней. Но, если для тебя это так важно — что ж, в определенном смысле я действительно обязан тебе. Твоя наивность или отчаянная глупость — уж не знаю, как правильней, — во многом облегчила мне задачу. И это — одна из причин, по которой мы говорим с тобой здесь, в ратуше, сидя в уютных мягких креслах. А не в дознавательной.
Дарий уставился на Руфина.