Он не раз слышал, что смертников из числа простолюдинов и рабов нередко вывозят за границы Внутреннего круга, чтобы те в тяжелых условиях выполняли полезную работу. Эш всегда представлял себе при этом что-то наподобие рудников или добычи ги-рана на болотах.
Но только сейчас он осознал, что на самом деле совершенно ничего не знает о Внешнем Круге.
Мир, который еще недавно ему казался четким и понятным, вдруг потерял всю свою стройность. Под закрытым веком закипали злые слезы, руки судорожно сжимались в кулаки — связанные руки.
Как ты докатился до жизни такой, Эш? Ты же «ворон»! Вороны не попадают в капканы и обходят силки. А ты — влип по самые уши…
Примерно через час до его слуха донеслись человеческие голоса и лай собак. Вскоре в просвет навеса за спиной возницы промелькнуло высветленное факелами пятно, и кони остановились. Стражник поднялся и грузно спрыгнул с телеги.
Эш напряженно вслушался в звук голосов снаружи.
Кто-то обменивался шутками. Кто-то кашлял — надрывно, приступами. Откуда-то справа доносился монотонный счет: «… третий, четвертый, пятый… А где шестой?..»
А потом вдруг кто-то откинул полотно навеса со входа, впуская в повозку трепетный свет факелов. От неожиданности Эш вздрогнул и тут же сомкнул глаза.
— Вот, принимай, — заявил стражник. — В этот раз в основном мясо. Один только интересный…
— Сам разберусь, — ответил ему густой баритон. — Давай, считай… И бумагу передай на них!
Второй конвойный прогромыхал сапогами мимо Эша, и начался монотонный ритмичный счет.
— Первый…
Послышался глухой стук упавшего на мягкую землю тела.
— Второй. Третий…
Тела спешно выгружали прямо на обочину, не отходя от повозки.
— … Седьмой… Восьмой…
Стражник шагнул к Эшу, но тот не стал дожидаться унизительной выгрузки. И поднялся на ноги.
От неожиданности стражник шарахнулся в сторону и схватился за меч…
— Я сам выйду, — заявил Эш, и двинулся к выходу.
Глава 3
Если зажмуриться при встрече с опасностью — то все. Ты труп.
Хочешь выжить — смотри во все глаза, дай волю чутью и покрепче сожми оружие в руке.
Эш хотел выжить.
Поэтому он шагнул из сумерек повозки в яркое пятно оранжевого света.
Стражник рванулся было к юноше, но тут раздался грубый окрик:
— Оставь! Он мой теперь. Пускай выходит.
Конвоир застыл на месте, так и не тронув приговоренного. Он буравил парня злобным взглядом, сжимая в руке рукоять меча, но обнажить оружие не смел.
Эш легко спрыгнул с телеги, и очутился лицом к лицу с высоким немолодым воином в грубом кожаном доспехе с нашитыми на груди прямоугольными железными пластинами. Его коротко стриженые волосы казались серыми из-за равномерно пробивавшейся седины, бритые щеки и подбородок обметало щетиной. Из-под мохнатых бровей на Эша смотрел недобрый, выжидающий взгляд.
А вокруг полыхали факелы, освещая другие повозки, воинов, дорогу и часть высокой стены, сложенной из серого камня, с огромными коваными воротами.
— Почему сонный порошок на тебя не подействовал? — спросил воин Эша.
— Я не ел хлеб, — ответил Эш.
— Не дали?
— Спрятал.
— Почему?
— Вонял подозрительно.
Воин усмехнулся.
— Вонял, говоришь?.. Син! — крикнул он через плечо, не сводя глаз с юноши. — Ты «мотыльков» уже набрал?..
И тут от стены, видневшейся за его спиной, медленно отделилось что-то живое. На ходу оно приобретало новые оттенки и формы, как если бы в прозрачный стеклянный сосуд наливали вино.
Это произошло почти мгновенно, но Эш успел все увидеть, и от такого зрелища у него даже дыхание перехватило.
А из тени в пятно факельного света вышел гигант, похожий на медведя — тяжелый, медленный, с грубо вытесанным квадратным лицом.
Вокруг него клубился острый, едкий запах хищника.
Еще на нем не было обычного доспеха. Только простые охотничьи штаны с кожаными нашивками и тонкий кожаный нагрудник. Совсем как у белоголового…
Немолодой воин заметил реакцию Эша. Удивленно приподняв брови, он обернулся.
— А ведь он тебя заметил, — озадаченно сообщил воин.
— Это вряд ли, — не сказал, а прорычал гигант. — Но я все равно возьму мальчишку, а то у меня людей что-то мало в этот раз набралось. А нам выходить через два дня…
Эша просто раздирало от желания спросить, куда его все-таки берут, и куда им выходить, но наученный горьким опытом он промолчал.