Убить Крочесни. Уже за то, что она посмела убить истинного вавилонянина, она заслуживала смерти в муках. Как жаль, что на это попросту не хватит времени.
Крочесни была виновна во всём этом с самого начала. С того момента, как посмела не подчиниться им на Кафе. С того момента, как её освободила Федерация. С того момента, как федераты вернули её к жизни, и она выжила . С того момента, как вернулась оттуда, откуда не возвращался никто — из МГБ.
С того момента, как из-за неё погибли истинные вавилоняне. Её бойцы. Её люди .
Всё остальное не имело смысла.
Крочесни должна была умереть.
***
Фонделина Крочесни открыла глаза.
Едкий дым ударил ей в лицо, заставив закашляться, прикрыть лицо рукой. Она отшатнулась назад; что-то острое врезалось ей в спину, между лопаток. Она перевернулась на живот, локтями упёршись в пол.
Искорёженная груда металла и пластика — мотоцикл — лежала у противоположной стены. Чёрный дым валил наружу, в пробитую дыру между двумя помещениями офисного центра; Фон почувствовала едкий запах расплавленной изоляции. Где-то в коридоре ритмичным, пульсирующим воем заливалась сирена.
Под мотоциклом лежала Айша.
Фон вскочила на ноги, едва не упав, и подбежала к ней. Обломки камня и стекла скользили у неё под ногами. Айша лежала, придавленная сверху останками мотоцикла; на её виске, среди спутавшихся мокрых волос, сочилась кровь.
- Айша. - охрипшим голосом позвала Фон. - Айша!
Та не пошевелилась.
- Айша!!
Фон схватилась за руль и седло разбитого мотоцикла, отталкивая их вверх, к стене. Груда металла поддалась; она высвободила одну руку и потянула Айшу наружу. Безрезультатно: тело не поддалось, оставшись неподвижным.
Фон зарычала и отшвырнула мотоцикл. От неожиданной нагрузки острая боль пронзила её плечи: даже усиленному скелету трудно было угнаться за мощностью искусственных мышц и костей рук. Фон зашипела от злости и схватила Айшу за плечи, оттаскивая её, переворачивая на спину.
- Айша! - выкрикнула она. Грудь Хосино вздымалась и опускалась; Фон схватилась за её шею, нащупав пульс, и выдохнула: Айша была жива. Но кровь всё ещё текла из её рассечённого виска, смешиваясь с волосами, стекая по щекам.
Издали послышались шаги.
Фон зыркнула по сторонам. Пистолет лежал на полу; должно быть, во время удара она выпустила его. Она отпустила Айшу, перескочив через её тело, дрожащими руками схватила оружие, вскинула его, направив на дыру в стене. Чёрные клубы дыма скрывали её, но она явственно слышала звук шагов, скрежет разбитого стекла под ногами, доносившиеся издалека, заставлявшие лихорадочно колотиться сердце.
И когда в дыму что-то шевельнулось, Фон нажала на спуск.
Она не целилась. Почти не целилась. На таком расстоянии для пуль гравипистолета не было значения.
Выстрел. Ещё один. Ещё. Вспышка синего в дыму, но Фон не заметила её, снова, снова, и снова нажимая на спуск.
Пистолет щёлкнул. Грохот выстрелов затих. В тишине раздался уже затухающий сердитый писк опустевшего оружия.
Фон вдавила спуск. Щелчок. Щелчок. Ещё раз, снова и снова, глядя на кроваво-красную цифру «0» на индикаторе боезапаса — и не веря ни своим глазам, ни своему виртуальному интерфейсу.
И она увидела, как из пролома вышел вавилонянин.
Вавилонянка. Женская фигура, облачённая в бронекостюм — почти такой же, как те, что Фон видела тогда: на Кафе, на корабле, в плену. Нагрудник и наплечники другой формы, по-другому расположенные глаза-камеры на круглом шлеме — но везде, в каждой чёрточке было видно, что это была вавилонянка.
И карабин в её руках — короткий, с угловатой серой коробкой на месте ствола — смотрел Фон прямо в грудь.
Фон подняла пистолет. Индикатор всё так же пылал красным, но она больше не замечала его, глядя только на вавилонянку, наставившую своё оружие на неё. На высокую, чёрную, ненавистную ей вавилонянку: безжалостного, бесчеловечного монстра, принявшего вдруг человеческое обличье. На чудовище, видевшее в людей низших существ, мерзких выродков, достойных быть только его жертвой.
Или игрушкой.
Она смотрела на неё, не моргая, кипя от ненависти, ярости и злобы; обрывки воспоминаний пульсировали в её мозгу, заставляя сердце, гневное белое сердце, неистово биться в груди, а руки, сжимавшие пистолет — дрожать от желания броситься на неё, убить, разорвать, растерзать в клочья, воздать стократ за всё, что пришлось пережить ей.