вырвем средь звона мечей!
Рыцарю дар — золотая корона
вся из лучей!
МОЛИТВА
Прободено светило дня
невидимым копьем...
«О Боже! помяни меня
во Царствии Твоем!..»
Высокий факел преклоня,
звезда поет псалом...
«О Боже! помяни меня
во Царствии Твоем!..»
Се — три креста, и вздох, стеня,
пронесся на одном:
«О Боже! помяни меня
во Царствии Твоем!..»
И, жизнь погибшую кляня.
я пал перед Крестом:
«О Боже! помяни меня
во Царствии Твоем!..»
БЛАГАЯ ВЕСТЬ
О лебедь белый Лоэнгрина,
ты мне приснился в поздний час,
когда свершилась дня кончина,
свет гаснул, гаснул и угас.
Повсюду, как в покое царском,
торжествовала тишина,
и о Людовике Баварском
грустила верная Луна.
Но там, где в стройную колонну
сливался золотой поток,
не выплыл ты, влача по лону
свой зачарованный челнок.
Ты, раненый стрелой заката,
широко крылья распластал
и в славный замок Mons-Salvata
с прощальной песней отлетал...
Тогда в безмолвии великом,
распавшись, замок потонул,
но тайно Кто-то, светлый ликом,
в окне высоком мне кивнул.
И грудь лаская и печаля,
пронесся шепот впереди;
«Мы ждем иного Парсифаля,
и близок час... Молись и жди!»
ИЗБРАННИКУ
Да, ты не знал любви, но полный умиленья,
не грезы сладостной ты жаждал, а виденья,
и, падая не раз средь горнего пути,
ты жаждал не в слезах, а в звуках изойти!
И видел я не раз, пылая злобой адской,
как на твоем челе звенел колпак дурацкий,
наброшенный рукой завистливых друзей,
но верь, ты в этот час мне был всего милей!
Ты претворил лучи в созвучья золотые.
что заклинания в себе таят святые.
Поэта-Ангела в тебе зажжен восторг,
ты Ницше плачущий, поющий Сведенборг!
Ты, мыслью ко кресту безумно пригвожденный,
не зная имени, склонялся пред Мадонной.
Пока смеялись мы, ты ради нас сгорал,
и в урну тихую свой пепел сам собрал.
Для нас, склонившихся в безумьи над пучиной,
Ты, свыше посланный, был почтой голубиной.
Пусть песни всех других для нас мгновенный плен,
кипящим золотом твой стих запечатлен.
Ты свергнул мир, смеясь, с неимоверной кручи
и распылил его в каскад живых созвучий,
и, вдруг изверившись, провидя всюду ложь,
ты превратил его в ритмический чертеж.
Ты встал над родиной, сияя и свиреля,
как над Ренатою виденье Мадиэля,
обвила грудь твою, безумствуя, она,
ты графом Генрихом очнулся ото сна.
И долго ты скользил в своей пустыне синей,
как одинокий серп, как сирота святыни.
Был свыше дан тебе в часы твоей тоски
один родимый взор с улыбкой сквозь очки.
Но вновь ты поднял взор в то царство, где, пылая,
восходят белые высоты Гималая...
ТАМПЛИЕР
Сомнений нет и нет страдания,
и все навек озарено;
росой чистейшей созерцания
мое чело окроплено!
Очей крыло коснулось серое
и вот, качнувшись, унеслось,
и знаю, я люблю и верую,
я — раб и рыцарь Твой, Христос!
Пред Дамой строгой, Вечной Девою
одно колено преклоня,
я меч сжимаю дланью левою,
десницей — чашу из огня.
Я принял тайны посвящения,
я пролил кровь свою. Пора!
Я жду последнего крещения
в высоком пламени костра.
Мне внятен голос Искупителя,
знак Водолея надо мной,
зову я нового Крестителя
облечь нас новой белизной!
УЗОРНОЕ ОКНО
ПРИЗНАНИЕ
В дни детства чистого сквозь сонное виденье
ты увидала Рай,
вот почему в тебе родит тоску презренья
Апрель земли и Май.
Вот почему всегда, как сонное виденье,
ты близко-далека,
мне кажешься иной чрез каждое мгновенье,
как облака.
Вот почему на миг. как будто в светлом дыме.
перед тобой возник,
едва твои глаза вдруг встретились с моими,
давно знакомый лик.
Вот почему меня ты с детства полюбила
до рокового дня,
своей изменою ты звезды оскорбила,
но не меня.
Вот почему, смеясь и проклиная даже,
я знаю, встретиться нам снова суждено,
в дни детства чистого взглянули мы туда же,
в одно окно!
УЗОРНОЕ ОКНО
Над мертвым Городом, над вечным морем гула,
где ночью блещет свет, где днем-всегда темно,
как Царские Врата, вдруг Небо разомкнуло
узорное окно.
Бегут толпы теней вокруг в смятеньи диком,
и обернуться им в том беге не дано,
но тихо светится в безмолвии великом
узорное окно.
Над лесом красных труб, над царством мертвых линий,
где смех. безумие и смерть — одно звено,
немолчно бодрствует небесной благостыней
узорное окно.
Там кто-то молится, рыдает, умоляет,
да отвратит Господь, что небом суждено,
и, благостно светясь, весь мир благословляет
узорное окно.
О, с детства милое знакомое Виденье,
вновь сердце бедное Тобой озарено!..
Да будет жизнь моя — молитва, плач и бденье!
Да будет падший дух — узорное окно!..
БОЖИЙ САД
Мой дух в томленьи изнемог,
но сладок был последний вздох,
и все иным предстало вдруг,
и ярче свет, и внятней звук...
Чей ласковый, знакомый лик
над изголовием поник?
Чья тень порхнула, обняла
и развернула два крыла?
Вот, указуя, строгий перст
вознесся ввысь, и путь отверст,
и вот задумчивый полет
меня качает и влечет.
Мне радостно дремать без грез,
мне плакать сладостно без слез...
Я потупляю робкий взгляд,—
передо мной Господний сад.
цветут цветы нежнее льна,
белее Божьего руна,
и сходят звезды здесь и там,
как пчелок рой, играть к цветам.
Вкруг нерушима тишина,
и сад тот — райская страна!
И Странник тихий и простой,
весь благовестье и покой,
идет с улыбкой на устах,
и лунный серп в Его руках.
Все ближе... вот и подошел
и стал в жужжанье райских пчел,
и улыбнулся мне, и вдруг
возликовало все вокруг,
Он тихо белый серп вознес,
«в свой сад прими меня, Христос!..»
СНОВИДЕНИЕ
Здесь вечный День. прозрачный и хрустальный,
каких еще не ведает земля,
здесь обретает свет первоначальный
дух, сотканный из граней хрусталя.
Здесь никогда заря не потухает,
здесь небосвод горит без звезд, без лун,
без лепестков цветя, благоухает,
поет, гремит и говорит без струн!
И здесь не гаснут взоры сновидений,
и здесь не тают крылья у теней,
и чистые, кристальные ступени
восходят до чистейших ступеней!
И здесь ты был, и снова круг свершится,
и внидешь вновь в хрустальные поля!..
И дух мой стал, рыдая, возносится