К тексту поэмы «Германия. Зимняя сказка» обращались в дальнейшем В. И. Ленин, Г. В. Плеханов, Клара Цеткин, Морис Торез и другие выдающиеся политические деятели. В том, что аргументы Гейне оказываются насущно необходимыми и спустя десятилетия и даже столетие после создания поэмы, — доказательство того, что «Германия. Зимняя сказка» принадлежит не только прошлому, но настоящему и будущему.
В фильме «Карл Маркс. Молодые годы» рассказ о дружбе великого поэта и гениального мыслителя завершается грустно. Телезритель снова видит знакомую квартиру на улице Ванно. Упакованы чемоданы, связаны книги. Маркс и Женни готовятся к отъезду. Рядом — Гейне. Вещи выносят из комнаты, квартира пустеет. Время действия — январь 1845 года. По требованию прусского правительства французские власти высылают Маркса из Парижа. Сидя в кресле, печальным голосом, чуть отрешенно поэт читает:
Эти вступительные строфы к поэме — у Гейне они гак и называются «Прощание с Парижем» — совсем недавно принадлежали одному только Гейне, выражая его чувства, его боль, столь неизбежную при прощании с городом, с которым он сроднился. Но поворот в судьбе Маркса сделал эти строки созвучными и ему, и Жен ни, стихи как нельзя точнее передают их мысли и чувства, вызванные столь внезапной разлукой с французской столицей, где завершился один из важных этапов биографии молодого Маркса.
Прощаясь с Гейне, Маркс произносит с улыбкой: «Если говорить честно, мне жалко здесь оставлять только вас, дорогой друг…» Авторы фильма и здесь правдивы. Отступление допущено самое малое: эти слова были написаны Марксом в прощальном письме к Гейне.
Из Брюсселя 24 марта 1845 года Маркс сообщал Гейне о таможенных и полицейских мытарствах, о появлении «Зимней сказки» в Брюсселе: «Ренуар и Бернштейн напечатали в Париже Вашу «Зимнюю сказку», указав Нью-Йорк как место издания, и направили ее для продажи сюда, в Брюссель» (т. 27, с. 387).
Карл Маркс понимал, что для Гейне всякое известие о распространении его поэмы было чрезвычайно важно, так как на ее пути к читателю уже при выходе ее в свет реакционерами было возведено немало барьеров.
Глава пятая. Вопреки запрету
Несмотря на все препятствия, во второй половине XIX века «Германия. Зимняя сказка» обрела всемирную славу как классическое творение немецкой революционной поэзии.
Как только эта книга Гейне вышла из печати, Пруссия повела настоящую войну против поэта и его поэмы. Правительство Вильгельма IV направило сенату вольного города Гамбурга ноту, требуя запретить продажу и распространение этого издания не только в Пруссии, но во всех тридцати шести государствах, а нераспроданные экземпляры немедленно уничтожить. Но Юлиус Кампе, опытный издатель оппозиционной литературы и ловкий коммерсант, повел дело так, что в руки полиции попали лишь немногие экземпляры, зато интерес к изданию возрос.
Поэма широко и быстро распространялась в Германии, однако журнальных откликов появилось сравнительно немного. Автор монографии о поэме «Германия. Зимняя сказка» профессор Берлинского университета им. Гумбольдта Ганс Кауфман называл ее книгой, запрещенной при самом ее появлении. Запрещено было не только распространять поэму, но и обсуждать ее в печати, упоминать, цитировать. Словом, власти пытались сделать вид, будто поэмы не существует. Мысль Гейне о стихах, достойных запрета, подтвердилась незамедлительно.
До запрета успело появиться только несколько заметок. Рецензент «Вехентлихе литератур» («Литературный еженедельник») 12 октября 1844 года выражал недовольство резкими саркастическими высказываниями автора поэмы о собратьях по перу.
Гейне предвидел, что его детище подвергнется нападкам и официальных властей, и националистов. Он посылал друзьям экземпляры книги еще до поступления ее в продажу с просьбой написать статьи и рецензии для крупнейших немецких газет. Он просил тогдашнего друга. Иоганна Германа Детмольда, повлиять на общественное мнение. Через Детмольда поэт обращался к некоторым журналистам, которые могли бы откликнуться на выход поэмы: «Очень важны маленькие рекламы. Враги, вероятно, их используют. Прошу вас, помогите мне, да поскорее, — просит он Детмольда в письме от 14 сентября 1844 года, а заканчивает просьбу ироническим, но совершенно верным пророчеством. — Помогите в настоящем — о будущем этой книги я сам позаботился» (т. 10, с. 168). К сожалению, эти хлопоты успехом не увенчались.
Самый подробный разбор поэмы был дан 14 октября 1844 года в аугсбургской «Алыгмайне цайтунг» («Всеобщей газете»), где Гейне помещал когда-то свои первые французские корреспонденции. Без малейших сомнений анонимный автор статьи заявляет, что поэтический дар Гейне оскудел: «…Это еще, конечно, Гейне, то есть колкий, остроумный, щедрый на антитезы насмешник и отрицатель; но Гейне-поэта здесь уже почти нет, здесь почти нет того большого лирика, который извлекал глубокие безыскусственные звуки из сердца и разрешал самые дикие диссонансы в мягком благозвучии». Критик явно хочет, чтобы Гейне остался верен своей ранней лирике, чтобы он по-прежнему облекал любовные переживания в трогательные песенные строфы. Рецензент просто-напросто не поспевает за развитием поэтического дара Гейне, ему непонятны характер и причины изменений в душе «чистого лирика». Недолго думая, критик решается в упадке и даже гибели таланта обвинить… Париж. «Поэтическая молодость и весна не могут длиться вечно, — продолжает размышлять рецензент; — и все же мы боимся, что он умер несколько раньше срока, умер от парижского воздуха, в котором может развиваться многое хорошее, но только не немецкий поэт…»
Аугсбургская «Всеобщая газета» вовсе не стремится перечеркнуть поэтические достоинства поэмы, критик находит отдельные места забавными и занимательными, воздает должное едкому изображению аахенского накрахмаленного величия. «Но в целом, — предсказывает критик, — поэма оттолкнет многих читателей, и притом таких, которых ни в коей мере нельзя отнести к политическим или религиозным обскурантам».
Что же ставит в вину рецензент поэту? Он буквально воспринял проклятья Кельнскому собору и угрозу превратить недостроенный готический памятник — «Бастилию духа» — в конюшню. Он явно шокирован аристофановскими вольностями в эпизоде с богиней Гаммонией, прорицающей посредством ночного горшка. Находит многие стихи небезупречными, приводит чьи-то слова: «Две строчки совсем не рифмует, а две плохо рифмует». Доказательства? Для немецкого слуха, дескать, совершенно непереносима рифмовка типа: «Романтик — Уланд, Тик» (кстати, с тех пор она приобрела широкое распространение и стала привычна). Завершая статью, рецензент обращается к началу поэмы, где поэт незамедлительно требует для всех земного счастья. Эта программа представляется журналисту совершенно неосуществимой, а пути к тому — неведомыми.
Гейне, при его необычайной чувствительности к критическим уколам, воспринял эту статью спокойно и даже нашел ее полезной для книги. «"Всеобщая газета" ведет себя очень умно и посвящает мне статью, отрицательную, но приковывающую внимание к книге» (т. 10, с. 172), — писал он Юлиусу Кампе из Парижа 18 октября 1844 года — через три дня после появления рецензии. Терпимость автора поэмы, очевидно, объясняется тем, что он внутренне приготовился к еще более резким нападкам.
В той же газете Арнольд Руге, находившийся тогда в дружеских отношениях с Гейне, опубликовал в начале 1845 года статью «О новейшей немецкой поэзии», центральное место в которой занимал разбор «Зимней сказки». Критический пафос поэмы, по мнению Руге, внушает немецкому читателю «…необходимость полного освобождения нашего лицемерного мира от всяких иллюзий». Руге назвал поэму самым удачным образцом политической сатиры. Эта оценка выражала и позицию тех немецких демократов, которые увидели в сатирической поэме политическое оружие против врагов германской свободы.