Когда молится чистый отрок, его молитва сравнивается с голубиным взлетом Св. Духа:
От того от Осипова от моленья,
Яко голубь, дух на небо возлегает. (I, 162)
Но пустынник, трудившийся в пустыне, -
Жестко он молился - со слезами. (6, 160)
Василий Великий изображается на иконах не старцем, а средовеком, чернобородым мужем. Его покаянная молитва принимает особенно бурные, жестокие формы. Это восточный аналог иконографическому блаженному Иерониму{179}:
Доходит Василий до Божьей до церкви,
И руки и ноги о каменья ошибает,
Буйную голову до крови проломает...
Молитву творит, яко гром гремит. (6, 111)
Такая страстная, дерзновенно-упорная молитва не может не дойти до неба:
Доходная твоя, Василий, до Господа молитва
И до Матери Пресвятой Богородицы
Наипаче всех святых на иконе[54].
И, наконец, певец знает о мистической молитве, которая для православного Востока связана с молитвой Иисусовой{180}. Об Иисусовой молитве мы не раз читаем в стихах. Так, о матери Егория:
Стоит София Премудрая
На святых молитвах на Исусовых. (I, 405)
И Богородица внушает пономарю, желающему узнать святого Алексея:
Твори ты Иисусову молитву,
Святой тебе сам объявится. (I, 103)
Правда, все эти формы высокой, «доходной до Бога молитвы» связаны чаще всего с подвигом святых, но взяты-то они, несомненно, из опыта собственной молитвенной жизни народа.
Святость
До сих пор мы изучали средний, житейский путь спасения, который сводится к формуле: молитва и милостыня. Но народ знает и высший, героический идеал христианского подвига, который дан ему образами и житиями святых. Рассмотрим ближе народный идеал христианского подвижничества.
Стихи о святых без труда делятся на две группы, которые можно было бы, весьма неточно, охарактеризовать как цикл героев и аскетов. Первая, героическая форма подвижничества не ищет себе образов в четьи-минейных{181} житиях. Она создана из посмертных чудес великих мучеников, из их воинских иконописных изображений, из их былинных, т.е. светских заимствований. Из этих элементов народ создает свой идеал христианского богатыря (соответствующего западному рыцарю), святого воителя, который с мечом в руках поражает силы зла и безбожия. Святые князья Древней Руси могли бы быть иллюстрацией этого типа святости, но народ берет своих героев не из отечественных святцев, а из литургически данных ему великомучеников греческой церкви.
Егорий Храбрый, Димитрий Солунский и Федор Тирянин ратоборствуют: первый - для очищения Русской земли и, в особом стихе, для спасения царевны, второй - для защиты своего Солунь - града, третий - для спасения отцовского царства от врагов и своей матери от змея. Святые воины приближаются к типу мирских богатырей народного эпоса. Отсюда вторжение былинных черт в описание воинских подвигов - особенно естественно там, где духовный стих (о Егории) попадает в репертуар былинного сказителя. Отсюда, из былинного склада, просачиваются черты, плохо идущие к духовному стиху и его религиозным идеалам:
Бьет коня по крутым бедрам,
Пробивает у него кожу дó мяса. (I, 420)
Или в былинном по стилю стихе Егорий говорит матери:
Благословишь - пойду, и не благословишь - пойду, (I, 449)
и кончает свою победу над языческим царем страшной местью:
Приказал вов каждые суточки
По жилочке выдергивать. (I, 474)
Но в стихе о Егории, а тем более в стихе о Федоре Тирянине, мы видим и другой идеал христианского богатыря. Прежде всего в своей поездке по Руси Егорий не сражается, а силой своего слова укрощает стихии и устрояет землю. Его недаром называли культуртрегером и пытались (проф. Б.М. Соколов) найти в его образе отражение князя Георгия-Ярослава (Мудрого), религиозного устроителя русской земли{182}. Лишь убийство царя принадлежит к основному сюжету стиха.
Федор Тирянин побивает войско жидовское, проливает столько крови, что едва сам не тонет в ней. Но он меньше похож на былинного богатыря, чем Егорий. В свои походы он отправляется, как мы видели, вооруженный Евангелием и крестом, он читает святую книгу в самом бою и постоянно заливается слезами, не в силах сдержать своего молитвенного умиления:
Он читает слово Божие,
Святу-честну книгу Евангельё:
Во слезах письма не видит. (I, 553)
Отметим любопытную черту, характерную для всех святых-героев: духовный певец часто заменяет боевого коня библейским ослом.