Как я их зло распознал?
Кьеркегор, Уильямс и Льюис
к вере вернули меня.
Смягчившись теперь, в летах,
я дома, щедра здесь природа
и снова меня влечет.
Кто мне наставник сейчас?
Гораций творцов всех искусней,
в Тиволи неживших плоть.
Гёте, ценитель камней,
с догадкой своей, что Науку
сбил с панталыку Ньютон.
Нежно я помню вас всех,
без вас даже плохонькой строчки
я бы сложить не смог.
Макао
Европы католической сорняк
Меж желтых гор укоренился всюду,
Дома его, что фрукты, бьет сквозняк,
Китайско-Португальскую причуду.
Спасителя иконы рококо
Сулят за гробом выигрыш игрокам,
Твердят бордели, окружая храм,
Что вера извиняет плоть легко.
Терпимый град наверно не боится
Грехов, что в душу проливают яд.
Закон разрушен, но наступят сроки -
Пробьют религии часы, пороки
Неведенья младенца защитят,
И ничего дурного не случится.
Сочинитель
Все- переводят, художник вводит
В мир, где будет разрыв и любовь,
Роясь в себе, сочинитель находит
Образы, что причиняют боль,
От Жизни к Искусству идя, кропотливо
Надеясь на нас, что скроем разлад.
Ноты твои - вот хитрое диво,
Песни твои - вот истинный клад.
Пролей свою суть, о, восторг, наводненьем,
Колена склони и хребты заодно
В наш мир тишины, покоренный сомненьем.
Ты одна, ты одна, о надмирная песнь
Не в силах сказать, что мы попросту плесень
И прощенье свое пролить, как вино.
Все, все сначала…
Нет, не у этой жизни, не у этой, такой бестолковой,
С играми, снами и кровью, струящейся в жилах.
В месте, опасном для новой души, душе новой
Смерти учиться придется у старожилов.
Кто тут ревнует к компании этой случайной
Денно и нощно, пока не вернется в землю,
И, обновляясь, печаль отрицает печалью,
Смерть презирая? С того - то печаль и дремлет.
Незабывание - не сегодняшнее забвение
Прошлого, оскорбляемого ежеминутно.
Это иное рождение,
Неумолимое утро.
ПАДЕНИЕ РИМА
Волны пирс таранят лбом,
В поле брошенный обоз
Ливнем смят, шибает в нос
Из окрестных катакомб.
Тога нынче, что твой фрак,
Фиск гоняет, как клопов,
Неплательщиков долгов
В недрах городских клоак.
Проституткам надоел
В храме тайный ритуал,
И поэтов идеал
Оказался не у дел.
Заторможенный Катон
Славит Древних Истин свод -
Но в ответ бунтует Флот:
"Денег, жрачку и закон"!
Цезаря постель тепла,
Пишет он, как раб-писец,
"Ох, когда ж всему пиздец"!?
Легким росчерком стила.
Озирает взором споро
Стая красноногих птиц
С кучи крапчатых яиц
Зараженный гриппом город.
Ну, а где-то далеко
Мчат олени - коий век -
Золотого мха поверх,
Молча, быстро и легко.
ТАЙНОЕ СТАЛО ЯВНЫМ
Тайное стало явным, как это случалось всегда,
Рассказ восхитительный вызрел, чтоб близкому другу: "О, да!-
В сквере за чашкою чая, ложечкой тонкой звеня -
В омуте черти, милый, и дыма нет без огня".
За трупом в резервуаре, за призраком бледным в петле,
За леди, танцующей в зале, за пьяным беднягой в седле,
За взглядом усталым, за вздохом, мигренью, прошедшей враз
Всегда скрывается нечто, не то, что высмотрит глаз.
Ибо, вдруг, голос высокий запоет с монастырской стены,
Гравюры охотничьи в холле, запах кустов бузины,
Крокетные матчи летом, кашель, пожатье руки,
Всегда существуют секреты, сокрытые эти грехи.
ЭПИТАФИЯ ТИРАНУ
Он совершенства искал; и, понятную для всех,
Изобрел поэзию; безрассудства людей
Он знал, как свои пять пальцев, но, сильней
Его интересовали дела армии и флота.
Когда он смеялся - почтенных сенаторов разбирал смех,
И дети умирали на улицах, когда плакать ему была охота.
МУЗЫКА ХО
Наложница императора
Евнуху ходит стучать,