В этом свете и нужно взглянуть на шёлк, пространство, язык и сердце. Взглянуть на них как на области, покрытые той самой тенью, которую мы преследуем. Тень шёлка, тень пространства, тень языка, тень сердца – мы преследуем их, и оттого они, клубясь, сливаются друг с другом – а там до неразличимости и с тенью Бога. Или, как не написал Лу Цзи, но, наверное, вполне бы мог написать: вещи теряются в тенях вещей и собственных тенях; но стихи возвращаются к свету с отсветом этих теней.
Таинство бытия
Я сижу и пишу (Язык). Я пишу этот очерк и получаю за это деньги (Работа). Очерк о моем мировоззрении (Органы чувств). Я (Я), которая когда-то родилась и немедленно оказалась в компании своих сотоварищей по биологическому виду (Люди), сижу и пишу в одном из копенгагенских домов. А кто-то же когда-то должен был его построить (Общество). У него есть история. Хронология – одна из многих на Земле (Природа). Земля, на которую мы теперь можем посмотреть извне. Вон там она парит. Там я живу (Мировое пространство).
(Мировое пространство с природой, с обществом, с людьми, со мной, с моими органами чувств, моей работой, моей речью и прочим – все эти величины и их взаимные соотношения внедряются в мир моих представлений, находящийся в непрестанном движении, но который тем не менее является основой моих суждений, как будто он и является тем, что мы именуем мировоззрением – мировоззрением как процессом, в котором зрение неотделимо от жизни, которая видит и которую видят, а попытка выразить увиденное лишь демонстрирует его невыразимость.)
(Мировое пространство) Вот что удивительно. Что Солнце, которое как бушующий сгусток пламени на протяжении миллионов лет пожирает само себя, создаёт жизнь. В том, что мы именуем вечностью, солнечный свет приносится именно с тем запаздыванием, которое необходимо, чтобы создать жизнь на Земле и поддерживать её. Не вечная жизнь для каждого по отдельности. Но вечная жизнь для совокупной целостности, вблизи состояния равновесия между жизнью и смертью. Вечная с точки зрения Солнца. Пока Солнце само не погаснет. Так живём мы в мире, где творение и разложение как оборотные стороны друг друга задают сердечный ритм природы. И мы можем верить, что только мы – видящие нас звери не в счёт – и знаем, что мы есть.
(Природа) Вот что, несмотря ни на что, удивительно. Я не устаю удивляться. Когда я, например, глядя на прогноз погоды по ТВ, узнаю не только, какая погода будет завтра, но и как выглядит Земля прямо сейчас. Вон там она парит. Освещённая Солнцем.
С расстояния видится такой спокойной и прекрасной. Знакомые очертания континентов. Зелень лесов и синева океанов. Там и сям проглядывает снег на фоне темных кряжистых гор и разветвления рек. Кое-где Земля окутана вихрями облаков.
И если приблизиться вплотную, с высоты человеческого роста, то она снова видится спокойной и прекрасной. Но одновременно и беспокойной и безобразной. Назойливое повторение форм и структур. Действует успокаивающе. Но и не даёт покоя то, что в любой момент всё может сорваться к катастрофе, к стадиям тлена и хаоса. Вся эта непостижимая грязь.
И вместе с тем красота во всём, что мы знаем о природе. Например, в периодической системе, в математических соотношениях, воплощённых в растениях, и в симметриях мира животных. Но одновременно и ужас во всём, что мы знаем. О проклятии красоты, которая может быть и необузданной и разрушительной.
А посреди во всей своей уязвимости – кишение тварей, человека в том числе. Зачем мы здесь? Среди всего нечеловеческого, которое есть – и всё тут. По ту сторону добра и зла.
(Общество) Не менее удивительно. Картина мировых мегаполисов, вид с самолёта, рассекающего воздух при заходе на посадку: город как воспроизведение естественных структур, пульсирующий организм, чей обмен веществ между порядком и беспорядком поддерживается самими неустанными строителями общества – нами, родом людским, которые, подобно муравьям, тащат материал со всего мира, но которые в отличие от тех же муравьёв с их точно отрегулированным потреблением, по-видимому, всё более превращают щедрый мир природы в исключительный мир людей.