Вся эта неразбериха вокруг фрагмента, а также вокруг нашего фрагментированного положения и его изменения по отношению к окружающему миру согласуется с нашим амбивалентным взглядом на соотношение между природой и культурой или между природой и творением рук людских. С одной стороны, наше примитивное стремление назад к природе в нарциссической ностальгии, а с другой – полное отсутствие у нас органа восприятия для чего-то иного, нежели рукотворный мир вокруг нас. Правду сказать, мир рукотворный заполнил собой уже столь многое, что в конце концов и нам самим стал внушать страх. Но вместо того чтобы исследовать, сколь интимными узами рукотворный мир связан с природой, из которой он, несмотря ни на что, вырос, мы рассматриваем рукотворное само по себе, а природу саму по себе как непримиримые, просто-напросто враждебные величины.
Гротескная сторона рукотворного мира ясно проступает в фантазиях из «Расписанной комнаты» («Det malede værelse»), романа, который я написала в 1970-х о жизни художника Мантеньи в Мантуе в XV веке. Сын Мантеньи Бернардино рассказывает о местности, по которой он странствует, рассматривая картины своего отца, и его изумлённому взору раскрывается соотношение между естественным и искусственным, или пугающе искусственным:
Я немедленно тронулся в путь. Повсюду умиротворение и зелень, в большой надежде я поднимаюсь в расположенный на горе город. Я не успеваю особенно высоко подняться, как мне становится ясно: что-то здесь не так, – что-то трудноуловимое, поскольку я никогда ранее этого не видел. Я как раз достиг дерева с раздвоенным суком, на который сажусь с твёрдым намерением понять, в чём тут дело. Но я не нахожу ответа. Деревья все самые обычные, и я их прекрасно знаю; дома такие же, как и в Мантуе, или как те, которые чертят архитекторы, или как те, которые мы нашли весной, когда школа была на раскопках; поля зелены, небо голубое, и у скал обычный коричневатый, синеватый или зеленоватый оттенок; даже маленькие человечки, с которыми я надеюсь познакомиться поближе, выглядят совершенно естественно. И всё же мне никак не удаётся избавиться от мысли, что что-то не так. Не то настроение. Похоже на то, как курица бегает без головы, когда её режут.
Я слезаю и продолжаю путь. Когда я дохожу до огромной каменоломни, я останавливаюсь. К тому времени мне уже доводилось проходить мимо небольших каменоломен и подземных шахт, но лишь здесь, когда я наконец подошёл к скале вплотную и могу хорошо разглядеть всю местность, где каменщики вгрызались в удивительный мрамор, мне становится ясно, что в том, что я вижу, не так.
Гора сделана людьми. Людьми выстроен не только город на вершине горы с городской стеной и крепостью и всем прочим. Людьми создана вся огромная гора, поднимающая город к свету, – сложена с самого основания, метр за метром, так что камни выглядят почти как настоящие, у них почти такие же неправильности, почти такой же блеск, как у настоящих камней.
Я не могу этого понять. Предки этих каменщиков затратили века, чтобы построить эту гору, и всё лишь затем, чтобы их потомки пришли, заложили карьер и стали добывать камень?
А откуда они сами брали камень? Привезли откуда-то ещё? Или они и камень сами сделали? – Если камни, которые мы обычно называем камнями, настоящие камни, то камни здесь ни настоящие, ни естественные, ни божественные. Камень, которого я сейчас касаюсь, – рукотворный камень. Когда-то здесь, на этом месте, побывали люди, которые не только построили гору, но которые ещё и произвели камень, из которого построена гора.
Я поднимаюсь к надвратной башне, чтобы попросить разрешения пройти к площадке между комендантской крепостью и собственно городской стеной. Слева от башни построена развалина с короткими колоннами и низкими арками из грубо отёсанного камня. Не думаю, что недостающая часть этого здания когда-либо существовала. Без сомнения, она была сразу возведена как развалина людьми, знавшими, что руины о чём-то должны напоминать, но не знавшими, о чём именно они должны напоминать. Справа крутой, поросший деревьями склон, с пятью-шестью большими обломками мрамора, колоннами, пирамидами и сосудами – всё это произведено из рукотворного мрамора, как и тот, по которому я иду. И мне приходит в голову, что эти люди явно знали, как полагается создавать историю, вот только саму историю они забыли или никогда не подозревали о её существовании.