Дали в госстрахе гривенник сдачи,с ним и живи до конца…Плачут волы на майдане, чумаче,искры летят от лица.
Бачилы очи, шо купувалы —блесен последний наплывпод полосными, под куполамидвоякодышащих ив.
Ласточке
черточкой-тенью с волнами ты сплавленадугами воздух крояластонька милая ластонька славнаяластонька радость моя
чье чем твое обниканье блаженнеена поворотах лекалчье заполошней круженье кружениемежду светящихся скал
чья чем твоя и короче и медленнейтень говорящая непросто что эти зигзаги и петли небольше чем штрих на волне
Война деревьев и птиц
кто откаркался семь разне врага архистратиг ли?вязкий дуб и зыбкий вязкругло вздрогнули и стихли
пробуждаются бойцычешут клювами о буркивороненые щипцыизвлекают из кобурки
блеклый бук и тусклый тисс деревянными рукамивам от этих ли спастисьс воронеными курками?
потемнел под солнцем кленпальцы свисшие ослабяграб качнулся ослепленпересвеченный ослябя
чья вина – ничья вина(что б оно ни означало)что проиграна войнакаждый божий день сначала
* * *
Что ночью щелкает, когда не дождик черный,что щелкает всю ночь кристальный свой орех?Но что это за звук – другой! – за щелкой шторной:чревовещанье гор? столоверченье рек?Так тихо прожил ты дождя десятилетье —на лапках беличьих в колючем колесе,в фонарной прожелти, в воздушном фиолете,в графите, меркнущем по круглому шоссе,но что-то дернулось и стукнуло; подулов земле – очнувшейся, как ты, в чужом поту;и реки сдвинулись; и поползли от гулахолмы далекие, колебля темноту.
* * *
что уже… ладно… раз занесло насна разогнавшем созвездья валув этих долин голубую наклонностьв этих хребтов лиловатую мглу
ну так пойдем – поглядим нелюдимокак облаков подтлевают копныи выступает из гладкого дымапепельный шарик ранней луны.
* * *
Чтоб не слышна была тишинаот половины восьмого и до десьти,швейные машинки придумал Бог,к винограду пристрачивающие лозу.
Но если сломается хотя бы одна,других без механика не завести —на иголку накручивается клубок,гроздь на грозди́ громоздится внизу.
Раз на пятнадцать лет рвется, бывает, нить(что-нибудь в августе или в первые дни сентября,пропахшие виноградным дымом и дождевым серебром).
Свеча не шевéлится, свет затекает за обшлага.
Тучнеют и распускаются облака.
Это Его тишина. А за нею негромкий гром.Это Он говорит, собственно говоря.
В кустах что-то щелкает: значит, пришли чинить.
* * *
Но цвет вдохновенья печален средь будничных тернийБылое стремленье далёко, как выстрел вечерний…
О белых полях Петербурга рассеянней сны и неверней,чем поздние жалобы турка и франкфуртский выстрел вечерний,и тиса тисненая шкурка из плоских затупленных терний.
А черных лесов Ленинграда, шнурованных проволкой колкой,под звездами нижнего ряда и медленной лунной двустволкойеще и сновидеть не надо – они за защелкой, за щелкой.
Зимний поход деревьев
Когда разлили на горéЛуну в граненые стаканы,Деревьев черные кареСверкнули смутными штыками.
Пришел указ для смертных рот:Под граммофонный треск музы́киПо двести грамм на каждый рот,На каждый рот, на безъязыкий.
Деревья дóпили лунуИ капли отряхнули с веток,Во тьму, на зимнюю войнуОни ушли – и больше нет их.
Застыла в проволоках связь,Сломалась мýзыки пружина.И, паче снега убелясь,Бежало небо, недвижимо.
23.03.2001 [1]
Осьмикрылой стрекóзе хромой,Отраженной в себе же самой,Никогда ей уже не вернуться домой,В пустоту от себя уносимой, —
А всегда ей лететь, прижимаясь к Земле,И всегда ей идти на последнем крыле,И всегда ей скользить, исчезая во мглеНад Цусимой.
Два шестистишия
…вдруг проснется веранда – от стекол,заскрипевших в полдневном свету,и взлетит паучок, что отштопалполовину окна на лету,и, смахнувши проржавленный стопор,стукнет створка в околицу ту,