А услышу, как под утро
Смолкнет пенье соловья —
И душе твоей вдогонку
Полетит душа моя.
Упадет веретено,
Хлопнет на ветру окно…
Я с тобой и после смерти
Не расстанусь все равно.
Если уши раскинуть и в такт головою мотать…
Если уши раскинуть и в такт головою мотать,
То мой кокер сумеет, как птица, по небу летать.
Он поднимется в воздух задумчиво метров на сто
И в воздушном пространстве совьет небольшое гнездо.
Нам не надо большого, мой кокер — он сам небольшой,
Но с глазами Давида и нежной еврейской душой.
Он отчаянно храбр, и доверчив, и в меру блохаст.
Где укрыться еврею? Вот разве что на облаках.
И потянутся дети с собаками следом за ним:
На лошадках, в кроватках, с игрушечным скарбом своим.
И поднимутся взрослые в кофточках и пиджаках.
Хороша жизнь бродяче-собачая на облаках.
Если уши раскинешь, то крыши поедут внизу.
Головой помотаешь, сглотнешь ненароком слезу.
И снимаются с места деревья, заборы, дворы…
Как просты эти правила детско-собачьей игры!
Поднимаются руки — дороги становятся в рост,
Сотни гнезд проплывают, и в каждом — косички и хвост.
Как вихрасты макушки у мальчиков всех на Руси!
На исходе излет, на излете исход в небеси.
Чтоб в собачьей стране ни шакалом, ни волком не стать,
Надо уши раскинуть и в такт головою мотать.
И из слез и угроз память выберет стаю берез.
Так, мой кокер-собакер-несукер-кусакер, еврейский мой пес.
Эмиграция
Есть у времени иллюстрация:
Чёрно-белая, не обрамлена.
Эмиграция, эмиграция!
Я прощаюсь с тобой, сестра моя.
Ты сегодня звалась Мариною —
Завтра будешь Мариаграция!
Это что-то неповторимое —
Эмиграция, эмиграция.
Я запомню их лица белые,
Этих лиц выражение,
И движения пальцев беглые,
И руки моей положение.
Эмиграция, эмиграция!
Провожающий — на примете вы!
Регистрация, регистрация,
Регистрация в Шереметьево…
Эмиграция, эмиграция!
И снимаются с места стаями…
О, осенняя птиц миграция —
Поднялись и во тьме растаяли.
Ну, видать, пора собираться мне,
Если это само не кончится.
Эмиграция, эмиграция —
Мне лететь никуда не хочется!
До свиданья, Мариаграция!
Позабудь дорогу обратную!
Эмиграция, эмиграция —
Это что-то невероятное.
Там, далёко, родится девочка,
И когда расцветёт акация —
Называть её станут Эммочка,
Если полностью — Эмиграция.
1980
Есть фантастические игры…
Есть фантастические игры
И жизнь, и смерть у них внутри.
Насквозь прокалывают иглы
Слова "замри'" и "отомри".
Чего ты ждешь, угрюмый идол
С упрямой складкою у рта?
Каких еще прикажешь игл,
А игр каких в мои лета?
Вот удивительная штука,
Где все известно наперед
Не то игра, не то наука,
Замрет — сейчас же отомрет.
Теперь живу и в ус не дую,
Сама с собою на пари —
Замри, замри — я поколдую,
Теперь скорее отомри.
Упрусь локтями в подоконник,
Мелок меж пальцев разотру.
Нет, ни за что не успокоюсь,
Пока словцо не подберу.
Услышу ключ и тихо выйду,
Рука задвижки отопрет,
А вдруг сегодня да не выйдет,
Не отомрет, не отомрет?
Романс
Жизнь была бы иной, не такою дрянной —
Кабы ближних своих от лукавства избавить.
Упаси тебя Боже лукавить со мной!
Упаси тебя Боже лукавить.
Я привыкла платить дорогою ценой,
Да такой, что тебе нипочём не измерить!
Помоги тебе Боже лукавить со мной…
Только так, чтобы я не могла не поверить!
Эту тяжесть нести до конца суждено.
Между тем я хотела бы ношу оставить.
Упаси тебя Боже лукавить со мной,
Помоги тебе Боже лукавить!
Это промысел Божий — такие дела.
Жить не так, как другие, — негоже.
Научи меня, Боже, чтоб лукавить могла!
Научи, научи, научи меня тоже.
1978
Баллада о Дадале и Дудоле
Жила-была злая Дадала, бросалась на всех и съедала.
Бросалась, хватала, жевала живьём и только потом уж глотала.
И всякая кроха рыдала, когда выходила Дадала,
Которая ела одну мелюзгу и, в общем, уже доедала.
И мелочь сказала: "Доколе мы не обратимся к Дудоле?
Дадала нас всех понемногу сожрёт, и даже, возможно, без соли!"
К Дудоле, чью знали отвагу, сейчас же послали бумагу,
Где слезно просили их всех защитить, не то от Дадалы ни шагу!
Дудоля, сверкая отвагой, примчалась с кинжалом и шпагой,
И скоро покончено было навек со всей этой страшной бодягой.
Давно позабыта Дадала, как будто её не бывало.
Дудоля жива и здорова — ура! Она потрудилась немало.
И каждый, кто ростом обижен, отныне не будет унижен.
И слава Дудоле, чей подвиг в веках — прекрасен, и чист, и возвышен!
1985
Задохнуться в Клину…
Задохнуться в Клину,
Захлебнуться в Крыму —
И забыть сообщить отчего, почему,
Никому не оставить записки.
Ну и что ж, без меня разовьется сюжет,
И чужая Брижжит, сервируя фуршет,
Вместо устриц разложит сосиски.
Захлебнуться в пути,
Задохнуться в клети,
Даже самых банальных "забудь" и "прости"
Не оставить, нет-нет, не оставить.
Но сценарий не дремлет, он дальше бежит,
И, постель застилая, чужая Брижжит
Простыней не сумеет расправить.
Отвернуться от лампы
И в ласковой тьме
Вновь себя приспособить к зиме, как к тюрьме,
Доконав предварительно фляжку.
Задохнется история, треснет финал,
И Брижжит зарыдает, прикрывши фингал,
Оттопырив упругую ляжку.
…И она завизжит, подсобравши слова,
Что покатится скоро моя голова,
Что напишется и завершится глава,
В детской книжке сотрутся картинки.
И в Клину оттолкнуться, а выплыть в Крыму,
Никому не сказав отчего, почему, —
Будет лучше, по мненью блондинки.