ПРОБИЛАСЬ ЗЕЛЕНЬ ПОЛЕВАЯ
Пробилась зелень полевая
Навстречу свету и теплу,
И, настежь окна раскрывая,
Весна проходит по селу.
Ручей в овражке еле слышно
Поет о чем-то о своем,
И машет белой веткой вишня:
«Растем, товарищи, растем!»
ПО РОСИСТОЙ ЛУГОВОЙ…
По росистой луговой,
По извилистой тропинке
Провожал меня домой
Мой знакомый с вечеринки.
Возле дома он сказал,
Оглядевшись осторожно:
— Я бы вас поцеловал,
Если только это можно.
Я ответила ему,
Что, конечно, возражаю,
Что такого никому
Никогда не разрешаю.
Сразу парень загрустил,
Огорченный, стал прощаться —
Дескать, значит, я не мил,
Дескать, лучше б не встречаться.
Я в глаза ему смотрю.
— Раз такое положенье,
То уж ладно, — говорю, —
Поцелуй… без разрешенья.
СЛАВА НАРОДУ
От бескрайной равнины сибирской
До полесских лесов и болот
Поднимался народ богатырский,
Наш великий советский народ.
Выходил он — свободный и правый,
Отвечая войной на войну,
Постоять за родную державу,
За могучую нашу страну.
Сокрушая железо и камень,
Он врага беспощадно разил,
Над Берлином победное знамя —
Знамя правды своей водрузил.
Он прошел через пламя и воду,
Он с пути не свернул своего.
Слава, слава герою-народу,
Слава Армии Красной его!
МОСКВА
И скорбь утрат, и горечь отступленья
Мы испытали в том году не раз,
Но никогда, ни на одно мгновенье,
Уверенность не покидала нас.
Враг наступал. От грохота моторов
Земля дрожала, гнулись дерева.
Но знали мы, что есть у нас опора,
Что есть на свете красная Москва;
Она себя еще не раз покажет, —
Судьбу войны лишь ей решить дано.
И как Москва задумает и скажет,
То так и выйдет. Так и быть должно.
И срок настал. Москва сказала слово.
И чужеземец, слышавший его,
Едва ли мог с земли подняться снова,
Едва ль дошел до дома своего.
Да, срок настал!.. Напрасно лютой карой
Грозил Москве фашистский властелин.
Нет, не Москва поникла под ударом, —
Поник Москвой поверженный Берлин.
Он ждал от нас богатой русской дани,
И нашу дань он получил сполна!..
Свою Москву в обиду мы не дали,
Как нас в обиду не дала она.
И, как всегда, Москва стоит сегодня.
И ей стоять, по праву, тыщи лет.
Велик и славен труд ее и подвиг,
Высок ее неугасимый свет.
Она стоит — советская столица! —
И мощь, и разум, и душа страны.
Огни ее, как дальние зарницы,
Со всех пяти материков видны.
Она стоит под ясным небосводом,
Под знаменем, взнесенным над Кремлем, —
Оплот бессмертной правды и свободы,
Надежда всех народов и племен.
Она стоит — могучий город русский,
И никогда не склонит головы…
Вся жизнь была б безрадостной и тусклой,
Когда б на свете не было Москвы.
Но жизнь идет… Спешат из школы дети,
И светит солнце, и шумит трава.
И жизнь поет, что радость есть на свете,
Что есть на свете Сталин и Москва.
В ПОЛЕ
Мне хорошо, колосья раздвигая,
Прийти сюда вечернею порой.
Стеной стоит пшеница золотая
По сторонам тропинки полевой.
Всю ночь поют в пшенице перепелки
О том, что будет урожайный год,
Еще о том, что за рекой в поселке
Моя любовь, моя судьба живет.
Мы вместе с ней в одной учились школе,
Пахать и сеять выезжали с ней.
И с той поры мое родное поле
Еще дороже стало и родней.
И в час, когда над нашей стороною
Вдали заря вечерняя стоит,
Оно как будто говорит со мною.
О самом лучшем в жизни говорит.
И хорошо мне здесь остановиться
И, глядя вдаль, послушать, подождать…
Шумит, шумит высокая пшеница,
И ей конца и края не видать.
НА ПЕРЕКРЕСТКЕ
(Шутка)
День погожий, день весенний,
Неба синего простор…
Деловито на машине
Вез начальника шофер.
Вдруг на взгорке, на пригорке,
У скрещения дорог,
Увидал шофер девчонку,
И мотор его заглох.
Говорит шофер со вздохом:
— Здесь придется мне сойти:
Незнакомая дорога, —
Надо справки навести.
Он выходит из машины,
Он шагает за кювет.
Справки точные наводит —
Как зовут и сколько лет.
А девчонка отвечает:
— Совершенные лета.
Совершенные лета,
И никем не занята.
Так они стояли оба,
Продолжая разговор.
И про все, как есть, дороги
Позабыл тогда шофер…
Возвратился он к машине,
А начальник — весь кипит:
— Слишком долго эти справки
Ты наводишь, — говорит.
— Виноват, — сказал водитель,
Только выслушайте все ж:
Здесь ведь столько поворотов,
Что не сразу разберешь.