ВЛАДИМИР ВАСИЛЬЕВИЧ ДЕР-
ЖАВИН
Предисловие Игоря Лощилова
полностью
Владимир Васильевич Державин родился 1 (14)
ноября 1908 года в уездном городе Нерехта Ко-
стромской губернии, в семье земского врача и
сельской учительницы.
Вероятно, именно в эти годы был заложен тот
своеобразный культурный фундамент, который
отличал Державина от множества литераторов его
поколения.
В 1924 году Державин едет в столицу и учится во
ВХУТЕМАСе; среди его наставников в живописи
называют имена Роберта Фалька и Александра
Древина. «Живя в Москве, он очень нуждался,
даже голодал, но все время рисовал и писал сти-
хи». В 1928 году показывает свои стихи Максиму
Горькому, во время его пребывания в СССР.
Горький отнесся к Державину и его творчеству с
интересом и вниманием; после окончательного
возвращения в СССР неоднократно оказывал
поэту покровительство. Обстоятельства первой
встречи с Горьким известны в передаче Алексан-
дра Лесса, посвятившего этому эпизоду заметку
«Начало жизни», со ссылкой на устный рассказ
самого Державина. Державин подарил Горькому
свою работу (вероятно, гравюру) «Данте и Верги-
лий в Аду». К этому же времени относится, види-
мо, и первая публикация поэта.
К началу 1930-х относится важный и неоднознач-
ный эпизод биографии Державина — жизнь и ра-
бота среди обитателей Болшевской Трудовой
коммуны ОГПУ им. Г.Г. Ягоды, куда молодой
поэт, не имевший жилья в Москве, отправился
(или был отправлен) по рекомендации Горького.
В некоторых источниках говорится, что Горький
устроил Державина в Трудкоммунну, спасая от
возможных преследований; в некоторых — с це-
лью обеспечить талантливому молодому поэту и
художнику, не имевшему «где преклонить главу»
в Москве, место для жизни.
Последняя из известных нам журнальных публи-
каций (в общей сложности, их было едва более
десятка) относится к 1940 году. В последующие
годы, вплоть до конца жизни (поэт умер от рака 5
октября 1975 года), Державин печатался исклю-
чительно в качестве переводчика. На сайте «Век
перевода» о поэте говорится: «Как человек Дер-
жавин был очень изолирован от коллег по цеху».
Игорь Лощилов
ПЕРВОНАЧАЛЬНОЕ НАКОПЛЕНИЕ
Поэма
ПОСВЯЩЕНИЕ
I
В чернильнице моей поют колокола,
Склоняются дубы над крышей пепелища.
В ней город затонул — где прежде ты жила;
Ныряет кит, судов проламывая днища;
И каплет кровь с ветвей, где ночь любви вела
В кабаньих зарослях осенние игрища.
И гекатомб венец в сто сорок кораблей
Антоний утопил в чернильнице моей.
II
Где тополя шумят над красной черепицей,
Клен черный с яблоней сплетаются в окне,
Где смотрит дом в закат чердачною бойницей,
Там было суждено взглянуть впервые мне
В нагую глубь озер той скорби темнолицей,
Той властелинши, чей напев звенит во сне
Глухом, младенческом (лишь бурею догадки
Вздувает памяти чудовищные складки).
III
Как желтых туч пласты — осенние леса
Хоругвью шелеста твое клубили имя.
Со дна сознания преданий голоса —
На алых лошадях, под гребнями седыми —
Им смутно вторили... Песчаная коса
От волн хохочущих дрожала. Будто — в дыме
Ночном чуть видима, хватаясь за кусты, —
С большой толпой подруг идешь купаться ты...
IV
... И книгу февраля с застежкой золотой
Листает влажный снег, дыханья осторожней;
Твой ранний, горький смех — всепомнящей ру-
кой.
Словарь твоей любви, — как розовые пожни
Под инеем сквозным, — вписал он в книге той.
Но я прочел не все, — и, что ни день, тревожней
Живет забытый край в душевной глубине,
Иголки башенок вонзая в сердце мне.
V
Я не его любил. Моим заветом не был
Ни город юности, ни игр забытых дом,
Но у тебя в глазах тонули даль и небо,
Двор с лошадьми, листок, летящий над прудом.
Но целый край, в лесах, в стоверстных волнах
хлеба,
Стоял как зеркальце на столике твоем.
Тот мир, как мельница — росистая, ночная, —
Спал, водяным столбом твой образ отражая.
«Это был величайший прогрессивный переворот,
пережитый... человечеством, эпоха, которая ну-
ждалась в титанах и которая породила титанов по
силе мысли, страстности и характеру, по много-
сторонности и учености. Люди, основавшие
современное господство буржуазии, были чем
угодно, но только не буржуазно-ограниченными.
Наоборот, они были более или менее обвеяны
авантюрным характером своего времени. Тогда не
было почти ни одного крупного человека, кото-
рый не совершил бы далеких путешествий, не го-
ворил бы на четырех или пяти языках, не блистал
бы в нескольких областям творчества...»
Ф. Энгельс («Диалектика природы»)
«...В то время как буржуазия и дворянство еще
ожесточенно боролись между собой, немецкая
крестьянская война пророчески указала на гряду-
щие классовые битвы, ибо в ней на арену высту-
пили не только восставшие крестьяне... но за
ними показались начатки современного пролета-
риата с красным знаменем в руках и с требовани-
ем общности имущества на устах».
Ф. Энгельс («Диалектика природы»)
«Но подражать в величии отцам бесславные
сыны не научились...»
Байрон (Чайльд Гарольд, IV, LХХХIХ)
I
Бокастый свой корабль ведя в Цейлон, с клеймом
Стяжательства на лбу, из порта в порт кочуя,
Торгует, грабит, все теряет за столом
Игорным, иль в пути — когда пират, почуя
Добычу, налетит, иль сам Нептун столбом
Воды расщеплет бриг и понесет ликуя
Обломки по волнам... Изъязвлен солью, но
Живой, вцепясь в рангоут, иль оседлав бревно,
II
На берег выброшен. А там опять, быть может,
О мокрый дэк стучит беспечным каблуком
И, океан браздя, опять богатства множит
Иль, вновь их потеряв, на корабле чужом
Уплыл на родину; и сожаленье гложет
Седую голову. И тяжко за столом
Сидит он. Масляный фонарь воспоминанья
Под вьюгой поздних лет горит в оконце зданья.
III
И, озаряя жизнь с последней высоты
Он хочет закрепить ее, коль дальше негде
Жить сердцу, — в парусах дыханье темноты,
Песок чужих земель, — на грубом диалекте,
Где море, твердь, земля, где гуннские следы
Еще текут, звучат, сшибаются, где в текте *)
Согласных слышен стук германских дятлов...
Там,
Ныряя в буйной мгле, Венеция, Амстердам,
*) Слово о полку Игореве — «Дятлове тектом
путь к реце кажут».
IV
Эвбея, где б нога след ни вожгла, ударят
Горячим берегов дыханьем, влажной тьмой
Атлантики!.. Пока племянники бочарят,
Чтоб скудный хлеб добыть и старика покой
Блюсти, вновь мертвые года нахлынув дарят
Свирепой юности похмельем поздним, той
Сочащейся из тьмы листвой янтарной сада
Над пенным хоботом живого водопада
V
Фантазии!.. Когда ж богат он, и закат
Раздует седину на лбу его щербатом,
Все так же кораблей его холсты гремят,
В степях плывут воза, ослы ревут набатом,
Таща тюки; в горах Паннонии стучат
Кайла добытчиков камней, клинком зубчатым
Перловых раковин ломают створы, чтоб
Еще он богател. Уже вступая в гроб