2
А утром снова был он в корпусе, счастливый, С улыбкой тихою на розовых устах, С горячей бледностью в взволнованных щеках, В движеньях медленный, как лень — неторопливый; И как он был хорош, влюбленное дитя, Когда, склонив чело, угрюмо сдвинув брови, Забывши свой урок, смолкал на полуслове, Ресницы темные, как дева, опустя. Наставник хохотал, тряслися аксельбанты: "Должно быть, с барышней вчера играли в фанты”, — Он говорил, смеясь, и, потрепав шутя За робкое плечо, он прибавлял: "Довольно!” Но, добродушием смущенный старика, Виновный юноша краснел до слез невольно, И горечь слез глотал, стыдясь духов платка.3
Расцвел зеленый май. Он ехал вместе с ней В плетеном тильбюри. Душистый сумрак парка Пронизан был вокруг, томительно и ярко, Прозрачным золотом полуденных лучей. Впервые жизнь весны ему казалась полной. Любовью светлою, надеждами богат, Он мир благословлял, и зелени был рад. Но ей в лицо глядел, счастливый и безмолвный; Как удочка, поник склоненный хлыст В ее руке, обтянутой перчаткой, — Порой с ветвей, как бы склонясь украдкой, Ее щеки касался свежий лист. Вдруг на одном из поворотов сада Раздался топот, мчалась кавалькада, Вздымая пыль, и стройный бег коней Перебивал звучащий говор звонко И резвый смех: то мчались в глубь аллей Три всадника, и с ними амазонка. Один из них, учтиво приподняв Лоснящийся цилиндр, смеялся Фанни взглядом И, удержав коня, поехал с нею рядом. "Ах, боже мой, вы здесь, опять в России, граф”, — Смущенно просияв, она ему сказала. А граф на юношу прищурился сначала, Потом, в своей руке держа ее ладонь, Он медленно прижег на ней два поцелуя. Меж тем, под седоком волнуясь и танцуя, Расчесанным хвостом махал горячий конь. "Я здесь всего три дня, и вновь уеду скоро”. И полился родник живого разговора, Парижского "козри” изысканный язык. И Фанни, оживясь, как птица щебетала, Ее влюбленный паж алел, как мак, сначала, Потом он побледнел, нахмурился, поник, И трепет и борьба в душе его тревожной, — Сменилася любовь тоской ревнивых дум, Какой он стал смешной, какой он стал ничтожный! Уж он не друг ее, он только жалкий грум. Граф обещал бывать у Фанни на обедах И вечер проводить по-прежнему в беседах, Припомнить старину, забытую в пять лет. А юный паж ее молчал, чело нахмуря. От ревности бледней, чем лилий внешний цвет, Темнее, чем волна, когда кипит в ней буря, Он молча хоронил в душе своей упрек, Он ревности своей робел, как первой ласки, А Фанни делала приветливые глазки И юношу влекла в свой летний уголок, Где за плетнем живым подстриженных акаций Палаццо высится, сверкает чистый пруд, Где розы ранние пестреют и цветут Перед подножием окаменелых граций.4
И вот они втроем. Весенний мрак — прозрачен. В румяных небесах сошлась заря с зарей. Граф ласков и шутлив, но паж влюбленный мрачен, А Фанни — весела… Небрежною рукой Ей граф открыл рояль. Склоняясь к Фанни нежно, Ой просит, чтоб она сыграла что-нибудь Из прежнего, когда так дружно, безмятежно Они вступали в жизнь, как на победный путь. И Фанни, бледная, очей не поднимая, Садится за рояль в прозрачном блеске мая. В окне открытом упоенный сад Задумчиво дремал в ночном покое; К ним в комнату струили аромат Росистые сирени и левкои. И вот, из мрака выпорхнув стремглав, Покинув ложе благовонных трав, В окно влетел веселый мотылек, И биться стал о белый потолок, И, очертив волнообразный круг, На пламень свечки налетел он вдруг. Он налетел, — раздался звук глухой — Так чикают ружейные осечки, — И мертвым пал, обманутый мечтой, На стеарин обтаявшейся свечки. А музыки торжественный прилив Всё выше рос… кипел и волновался… Над смертью звук ликующий смеялся И жизнь будил, надежды схоронив. В своем углу, угрюм и одинок, Как бурею расшатанный челнок, Весь ревностью мучительной окован, Весь звукам, и разбит и очарован, Влюбленный паж томился и молчал. И блеск свечей, все дальше уплывая, Его очам денницу зажигал Прекрасного, но гибельного рая… И вот аккорд… Еще один аккорд, И смолкло все! Как изваянье бледный, Он все молчал, угрюм мечтой победной И ревностью мучительною горд… Все кончено! Яснеет небосклон. Шатаяся, от Фанни вышел он, — И ночь не спал: всё плакал, всё томился, И утром, на заре, он с жизнию простился, И с громом выстрела исчезла жизнь, как сон. Рассеялся дымок, и вместе с синим дымом Исчезла страсть пажа в дыму неуловимом, Как греза бледная, как звук из-под курка, — Развеялась любовь, развеялась тоска! Он умер! Почему? У всех один ответ, Мучительный, как ложь: причина — неизвестна! Ужели юности в просторном мире тесно? Ужели тесным дням простора в жизни нет?