Стихи и поэмы

1900

Переводы

Вильям Шекспир Сонеты[2]

107.

                   Ни собственный мой страх, ни дух, что мир тревожит,                    Мир, замечтавшийся о будущности дел,                    Любви моей года определить не может,                    Хотя бы даже ей готовился предел.                    Смертельный месяц мой прошел свое затменье,                    И прорицатели смеются над собой,                    Сомнения теперь сменило уверенье,                    Оливковая ветвь приносит мир благой.                    Благодаря росе, ниспавшей в это время,                    Свежей моя любовь и смерть мне не страшна,                    Я буду жить назло в стихе, тогда как племя                    Глупцов беспомощных похитить смерть должна,                    И вечный мавзолей в стихах, тобой внушенных,                    Переживет металл тиранов погребенных.

108.

                   Что может мозг создать, изобразить чернила,                    Как может передать мой дух восторг любви,                    Что нового сказать; где творческая сила,                    Чтоб выразить любовь и качества твои?                    Ничто, мой юноша прекрасный, — но порою                    Счастливо повторять я каждый день готов                    Все то же самое молитвою святою:                    Твоя любовь во мне, в тебе моя любовь.                    То вечная любовь, ее не разрушает                    Стремленье времени завистливым серпом,                    Перед морщинами она не отступает                    И старость делает навек своим пажом,                    Предчувствуя, что мысль любви родится там,                    Где внешностью любовь подобна мертвецам.

109.

                   О нет, не говори, что сердцем пред тобою                    Я изменил, хотя слабей в разлуке пыл.                    Скорей расстануся без страха сам с собою,                    Но не с душой, что я в тебе похоронил.                    Любовь моя — очаг, и если я скитаюсь,                    То возвращаюсь вновь к нему, как пилигрим;                    Сам приношу воды, с дороги омываюсь,                    Стирая пятна, пыль, — и греюсь перед ним.                    И если есть во мне те слабости, так трудно,                    Так горячо у всех волнующие кровь,                    То и тогда не верь, чтоб мог я безрассудно                    Растратить без тебя всю страсть и всю любовь, —                    И верь — вселенную я ни во что не ставлю,                    Тебя, о роза, я одну люблю и славлю.

Шиллер Иоганн Кристоф Фридрих Юноша у ручья[3]

                           У ручья красавец юный                               Вил цветы, печали полн,                            И глядел, как, увлекая,                               Гнал их ветер в плеске волн.                            "Дни мои текут и мчатся,                               Словно волны в ручейке,                            И моя поблекла юность,                               Как цветы в моем венке!                            Но спросите: почему я                               Грустен юною душой                            В дни, когда все улыбнулось                               С новорожденной весной.                            Эти тысячи созвучий,                               Пробуждаясь по весне,                            Пробуждают, грудь волнуя,                               Грусть тяжелую во мне.                            Утешение и радость                               Мне не даст весна, пока                            Та, которую люблю я,                               И близка и далека…                            К ней простер, тоскуя, руки, —                               Но исчез мой сладкий бред…                            Ах, не здесь мое блаженство —                               И покоя в сердце нет!                            О, покинь же, дорогая,                               Гордый замок над горой!                            Устелю твой путь цветами,                               Подаренными весной.                            При тебе ручей яснее,                               Слышны песни в высоте, —                            В тесной хижине просторно                               Очарованной чете".