– Видишь ли, как к проститутке нет, а так да.
– В смысле?
– Один раз проститутка помогла мне перейти дорогу. Ну и так – по мелочи.
– Спасибо за откровенный ответ. А, между нами, тебе приходилось изменять любимой женщине?
– Честно?
– Иного от тебя не жду.
– Была весна 1968 года. Листва только-только покрыла ветви деревьев, почти по-летнему припекало солнышко, всюду была слышна птичья трель… Мы встретились глазами. И как электрический ток прошел между нами. Наши губы слились в страстном порыве. Наши тела переплелись так, что невозможно было понять кто где…
– Я понял.
– Наши руки…
– Понятно.
– Нет, ты не представляешь, буквально каждой клеткой мы чувствовали друг друга…
– Я представляю. Может. сменим тему?
– Такое невозможно представить: ее волосы разметались по траве, глаза были полузакрыты, платье…
– Хватит! Я думаю этой чувственной и возвышенной историей лучше и закончить это интервью. Гена, спасибо за откровенные ответы.
– Спасибо за интересные вопросы.
Сюрприз
– Ни за что не догадаешься, что я приготовил тебе в подарок, – хитро прищурившись, сказал папа, входя в Никитину комнату и держа руки за спиной.
Сердце Никиты сладко заныло, голос от волнения пропал, он еле слышно прошептал:
– Неужели автомат?
Папа прищурился еще хитрее и отрицательно помотал головой.
– Конструктор! – радостно выпалил Никита и, не выдержав, захлопал в ладоши.
– М-м, – сказал папа, почти зажмурив глаза от еле сдерживаемого торжества.
– Бадминтон! – не веря своему счастью, закричал Никита и подпрыгнул чуть ли не до потолка.
У папы от смеха потекли из глаз слезы.
– Все равно не догадаешься, – сказал он и, достав руку из-за спины, показал Никите покрасневший от напряжения кукиш.
1980
Записка
Как-то в начале января Сквозняков, доставая из почтового ящика газету, обнаружил вчетверо сложенную бумажку. Будучи от природы человеком любопытным, Сквозняков бумажку развернул. Черным фломастером там было написано: „Через год“. И все. Ни числа, ни подписи. Повертев загадочную записку в руках, Сквозняков скомкал ее и бросил за батарею. А что еще делать с такой запиской?
Спустя некоторое время зима кончилась, уступив свое место весне. А потом и весна кончилась.
И вот как-то в начале лета Сквозняков, доставая из ящика газету, вновь обнаружил там вчетверо сложенный листок.
Развернув его, он прочитал: „Через полгода“.
Тут он вспомнил, что уже получал подобную записку полгода назад. Сопоставив факты, Сквозняков уловил во всем этом определенную тенденцию, суть которой, однако, осталась для него неясной. Записку он на этот раз не выбросил, а, напротив, положил в карман пиджака. Потом он уехал в отпуск, потом еще много всякого произошло, и в конечном итоге Сквозняков про записки забыл.
И вот однажды, в начале осени, Сквозняков, по обыкновению доставая из ящика газету, опять обнаружил там знакомую бумажку. Нужно ли говорить, что ее вид возбудил в Сквознякове острое чувство любопытства? Не нужно. Развернув листок, он прочел: „Через три месяца“. Но что „через три месяца“ и почему „через три месяца“, было совершенно неясно. По крайней мере, из содержания записки это никак не вытекало. С этого дня в душе Сквознякова поселилась тревога. Он стал замкнут и угрюм. Впервые он ощутил себя не полноправным гражданином, а ничтожной пылинкой в безжалостной игре роковых стихий. „Что я?“ – думал, бывало, Сквозняков, глядя на свое мрачное отражение в зеркале институтского лифта. „Что они?“ – горько размышлял он, всматриваясь в беспечные лица коллег. „Что все мы?“ – кричала его душа и, не находя ответа, металась в тесных своих пределах.
А время шло, и в первых числах декабря, когда лед уже сковал гладь водоемов, а последние птицы улетели в страны с более высокой среднегодовой температурой, Сквозняков достал из рокового ящика новую записку. „Через месяц“ – вот что было там написано на этот раз. В преддверии неизбежного Сквозняков взял из кассы взаимопомощи четыреста двадцать рублей, выправил у знакомого врача бюллетень с невразумительным диагнозом и пустился в бешеный разгул. До сих пор завсегдатаи кафе „Ветерок“, расположенного рядом с его домом, ежатся, вспоминая, что отчебучивал терзаемый роковыми предчувствиями Сквозняков.
Четыре недели пролетели как один день. Четыре недели вошедший в штопор Сквозняков не подходил к зловещему ящику, а когда наконец открыл его, то среди вороха газет отыскал вещий листок. Строчки заплясали перед его глазами, слились в один хоровод, а когда наконец распались, образовали: „Сегодня“. Силы покинули его. Цепляясь за перила, Сквозняков поднялся к себе в квартиру, лег на диван и, накрыв голову подушкой, забылся тяжелым сном.