– А не зайти ли нам в тир?
Мне никогда раньше не приходилось бывать в тире, и я изо всех сил закричал:
– Конечно, зайти! Вот здорово! Ура!
– В самом деле, – сказал папа, – отчего бы двум еще не старым мужчинам не испытать меткость глаза и твердость руки столь доступным способом?
В павильончике было пусто. За деревянным барьером сидел дядя в парусиновой кепке. Перед ним была газета с кроссвордом, а на газете стояла банка с квашеной капустой. В левой руке он держал вилку, а в правой – химический карандаш.
– День добрый, – сказал папа. – Не дадите ли нам, любезнейший, шесть пулек? По три на брата.
– Восемнадцать копеек, – сказал дядя. – Остров в Эгейском море из четырех букв, вторая „р“, – и, не отрываясь от кроссворда, протянул нам ровно шесть блестящих от масла пулек.
– Каждый делает по три выстрела, – сказал папа, – кто победил, тот молодец.
– А кто нет? – спросил я.
– А кто нет, тот огурец. Ты, кстати, стрелял когда-нибудь из духовушки?
– Нет, – честно признался я.
– Это тебе не из рогатки по стеклам шмолять. Тут, брат, целая система. Сейчас я тебе все объясню, а ты запоминай. Сперва, переламываешь ствол, потом вставляешь туда пульку, далее отводишь ствол в прежнее положение. После этого упираешься локтем в барьер, совмещаешь мушку с прорезью прицельной планки и плавно тянешь на себя спусковой крючок. Усек?
– Усек.
– Ну и отлично. У вас ружья как пристреляны? – обратился он к дяде.
– По центру, – буркнул дядя, – семнадцать вниз. Венгерский живописец.
– Центрального, стало быть, боя, – пояснил папа, – а то еще бывают под обрез. Ладно, поехали. Стреляю в ту утку. А ты?
– А я в мельницу.
– Эх, – крякнул папа, – где мои семнадцать лет? – и нажал крючок. Пулька отскочила от потолка и попала в банку с капустой.
– Шесть вдоль, – сказал дядя, – крайняя степень увлечения чем-нибудь.
– Механизм заело, – объяснил папа, – ничего, это бывает.
Я зажмурил левый глаз. Ружье было тяжелым и качалось вверх-вниз. Когда оно на мгновенье остановилось, я изо всех сил дернул крючок. Крылья мельницы несколько раз повернулись в одну сторону, а потом быстро завертелись в противоположную.
– Случайность, – сказал папа, покосившись в мою сторону, – настоящее мастерство приходит с годами. Носорога видишь?
– Вижу, – сказал я.
– Больше не увидишь, – пообещал папа и вдребезги разнес плинтус.
А я, прицелившись как следует, попал в африканского слона.
– Совпадение, – сказал папа, – но задатки есть.
– „Чревовещание“ как пишется? – спросил дядя, поплевав на кончик карандаша.
– Не говорите под руку, – рассердился папа, – прицелиться, понимаешь, как следует не дадут. Сбиваю самолет! Трубка два. Прицел ноль.
– Ложись! – крикнул дядя и бросился на пол, но совершенно напрасно, потому что пуля угодила в лампочку сбоку.
– Папа, а можно мне попробовать в самолет? – попросил я.
– Валяй, – согласился папа, – только ты его в жизни не собьешь. Уж если я не смог…
Он не успел договорить, как самолет уже заскользил вниз по натянутой проволоке.
– Это уже не совпадение, – сказал дядя, – это уже привычка. Молодец, мальчик! Продолжать будете?
– Извините, – сказал папа с достоинством, – но нас к обеду ждут. К пятнадцати ноль-ноль. А точность, как известно, вежливость королей. Так что всего доброго.
– Бывайте, – кивнул дядя, – двенадцать вдоль. Индийский полярный исследователь.
1985
Концерт на малой эстраде
В воскресенье мы с папой гуляли в парке и зашли в шахматный павильон.
– Уважаемый, – обратился к папе старичок в полотняном костюме, – а не сгонять ли нам партийку-другую?
– Отчего же, – вежливо ответил папа, поправляя очки. – Только я, знаете ли, в этом деле не большой специалист. Вот шашки – дело другое.
– Все мы тут не Каспаровы, – хмыкнул старичок, – присаживайтесь, сделай те милость. Я уже и фигуры расставил.
– Ты погуляй, пока мы с товарищем отношения выясняем, – сказал папа, – а потом подходи. Смотри только – без фокусов!
Я дошел до конца аллеи, обошел тир, где мы были с папой в прошлый раз, вышел к деревянному мостику через пруд и вдруг услышал объявление по радио: „Уважаемые граждане отдыхающие! Сейчас на малой эстраде нашего парка начнется выступление артиста филармонии Федоровского. Приглашаются все желающие. Повторяю…“
Я спросил у продавщицы мороженого, где находится эта малая эстрада, и через несколько минут оказался у небольшого деревянного помоста. Перед ним стояло несколько длинных скамеек. Народу не было никого, только большая ворона клевала оставленный кем-то стаканчик из под мороженого. На помосте стоял стул, а на нем сидел человек с большой трубой. Труба была похожа на свернутый пожарный шланг. Только медный. Это, наверное, и был артист филармонии Федоровский.