Я сел рядом с вороной и приготовился слушать.
– Что ж, – сказал артист, обращаясь ко мне, – будем считать, что это и есть все желающие. Ну, здравствуйте. Это твоя ворона?
– Нет, – сказал я, – общая. А как называется ваша труба?
– Бас-геликон, – сказал артист и почему-то вздохнул. – Однако пора начинать. У меня сегодня еще три концерта. Григ. „Пер Гюнт“. „В пещере горного короля“.
При первых же звуках ворона перестала клевать и внимательно уставилась на сцену. Закончив играть, Федоровский встал и поклонился. Я изо всех сил захлопал в ладоши, а ворона крикнула „Кар-р-р!“.
– Ну как, – спросил артист, – нравится?
– Да, – сказал я. – Главное – громко.
– Ничего не поделаешь. Такой инструмент. У флейты, конечно, звук нежнее. Да и таскать ее легче. Но у флейтистов свои проблемы. Ладно, не буду утомлять тебя профессиональными тонкостями. Верди когда-нибудь слышал? Марш из оперы „Аида“?
– Нет, – честно признался я.
– Сейчас услышишь. Гляди-ка, нашего полку прибыло.
И точно. Откуда ни возьмись, прилетела вторая ворона и уселась рядом с первой.
Федоровский надул щеки и заиграл: бу-бу, бу-бу, бу-бу-бу-бу, бу-бу-бу-бу-бу-бу.
Я представил, как мы всем отрядом идем под эти бодрые звуки в какую-нибудь даль, и стал притоптывать ногами в такт музыке. Марш был замечательный. И, когда он закончился, я даже не смог сразу остановиться и еще некоторое время продолжал топать.
– Стой, раз-два! – сказал артист и, достав из кармана платок, вытер им свое большое лицо. – Что бы тебе еще такое сыграть героическое? „Варяг“ знаешь?
– Конечно, – обрадовался я, – как раз то, что надо!
– А слова помнишь?
– Еще бы! „Наверх вы, товарищи, все по местам…“
– Отлично. Ну, три-четыре.
У меня вообще-то слух неважный. И чтобы это было не так заметно, я всегда стараюсь петь очень громко. Тогда все обращают внимание на голос, а про слух как-то забывают.
Я пел так громко и старательно, что не заметил, как начался дождь. Артист тоже увлекся. Дождь становился все сильнее, вороны куда-то улетели, а мы с ним все продолжали.
– Грандиозно, – сказал артист, закончив и выливая из геликона воду. – В следующий раз для такой погоды специально прихвачу водосточную трубу. Что бы ты хотел послушать в заключение нашей творческой встречи?
– „Пусть бегут неуклюже…“
– Сильная вещь, – похвалил Федоровский, – что ж, рискнем.
„Мальчик Дима десяти лет, – послышался вдруг металлический голос откуда-то сверху, – тебя ждет папа у центрального входа“.
– Это не тебя, случайно? – спросил Федоровский.
– Меня, – вздохнул я.
– Ну иди, чего сидишь, – сказал он, как мне показалось, немного обиженно.
– А как же песня?
– В другой раз.
– Но вы же обещали.
– Ладно, так и быть. Но потом беги к отцу.
Когда я прибежал к входу, папа ходил там большими кругами, словно тигр в клетке.
– Где ты болтаешься?! – напустился он на меня. – Я тут, можно сказать, себе места не нахожу.
– Артиста Федоровского слушал. На малой эстраде. Марш Аиды из оперы „Пер Гюнт“. А как ты со старичком тем сыграл?
– Обыграл он меня два раза. Зато я его потом в шашки семь раз подряд. Или даже восемь.
1986
Трансцендент в трамвае
Действующие лица: Пассажир, Контролер
Пустой салон трамвая. За окнами темно.
На сиденье рядом с кассой, приникнув к черному стеклу, сидит единственный пассажир. К нему подходит Контролер.
КОНТРОЛЕР. Ваш билет, гражданин.
ПАССАЖИР. Билет? Какой билет?
КОНТРОЛЕР (строго). Вы оплатили свой проезд, гражданин?
ПАССАЖИР (с горькой иронией). Оплатил… Для этого, друг мой, нужны деньги, а у меня их нет. (Продолжает горячечно.) У меня нет денег, нет родных, друзей. Я один в этом чужом, незнакомом мне городе. Вам когда-либо случалось оказаться одному в чужом городе? Если нет, вы меня просто не поймете, да и зачем меня понимать – кто я для вас? Жалкий бродяга, без роду без племени, затертая игральная кость в руках безжалостного рока!..
КОНТРОЛЕР (дурея). Гражданин! Сейчас же покажите ваш билет, или я доставлю вас куда следует.
ПАССАЖИР. Конечно, что вам стоит вытащить несчастного из последнего пристанища, безжалостно скрутить, сомкнуть на его запястьях позорные оковы и под улюлюканье разнузданной черни бросить в гулкое подземелье, где с потолка сочится вода, а пол усеян крысиным пометом. (Вдруг с неожиданным воодушевлением.) Но взгляни на меня попристальнее. Ведь ты брат мне. Пусть разным молоком мы вспоены, но дышим мы одним воздухом, нам светит одно солнце, какие бы тучи ни затягивали этот вечный свод, и один вселенский вихрь овевает наш утлый шар, бешено мчащийся в хладном мраке.