– Что спортсмен, – примирительно ответил он. – Я, между прочим, тоже бывший спортсмен, – добавил он, пытаясь навести переправу.
Я пригляделся к нему повнимательнее. Выпуклая грудь, короткая шея, крепкие ноги, мощные бицепсы.
– Штангист? – спросил я.
– Что, заметно? – польщенно улыбнулся он.
– Рыбак рыбака…
– Вы, значит, тоже?
Я с достоинством кивнул.
– В каком весе?
– Закончил в полусреднем. А вы?
– Аналогичный случай. Что-то ваше лицо мне знакомо. А как ваша фамилия?
Я назвался.
– Так это, значит, вы и есть. Ну дела! А я Беляков из Читы. Между прочим, должен был выступать с вами во Львове в семьдесят четвертом на первенстве „Трудовых резервов“. Но на сборах потянул дельтовидную, и вы стали чемпионом. Ничего не скажешь, повезло тогда вам.
– Что значит „повезло“? – обиделся я. – Мне в тот год равных не было.
– Зря вы так. Если б не травма, я бы вас наверняка там обошел.
– Не уверен.
– Зато я уверен. Надо же, как все вышло. Да я б в толчке у вас и сейчас выиграл, – азартно воскликнул он.
– Прямо здесь? – усмехнулся я.
– Да хоть здесь!
– Вы, наверное, и штангу с собой в чемодане возите?
– Зачем мне ее возить. Я бы вас одной психологической подготовкой задавил. Что, не верите?
– Не верю.
– Тогда заказывайте.
– Что заказывать?
– Начальный вес. Мы сейчас с вами соревнование проведем. Но мысленно.
– То есть как „мысленно“?
– А очень просто. Прежде чем взять какой-то вес, самое главное – убедить себя, что он тебе по силам. А остальное уже техника. Разве не так?
„Ну ладно, – подумал я про себя, – держись, Чита“.
– На штанге сто двадцать, – объявил я. Мысленно обхватил полированный гриф, сделал разножку, и в следующую секунду снаряд послушно лег на грудь, а еще три секунды спустя застыл над головой.
Казалось, не было десятилетнего перерыва, настолько четко все было проделано.
– Вес взят, – объявил я с деланной небрежностью.
Он заказал сто двадцать пять.
„Резко начинаешь, парень, – подумал я, – посмотрим, надолго ли тебя хватит“.
– Есть! – крикнул он, не скрывая радости.
Сто двадцать семь килограммов покорились мне со второй попытки.
Поколебавшись, он заказал сто двадцать девять с половиной. На лбу у него выступили капли пота, шея покраснела, он закрыл глаза, напрягся, и гримаса досады исказила его лицо.
– Не удержал. С груди толкнул, а потом повело. Ничего, два подхода за мной.
За окном тянулись освещенные солнцем поля, вишневые сады, покрытые белой пеной, словом, природа ликовала вовсю, а в душном тамбуре между тем шла жестокая железная игра.
Сто сорок килограммов стоили нам огромного труда. Три следующих подхода к весу сто сорок два оказались безуспешными. У меня же в запасе оставалась еще одна попытка. И в самый решающий момент, когда я, собрав последние силы, взвалил снаряд на грудь, дверь открылась и в тамбур вошла полная женщина с крахмальной наколкой в волосах.
– Кефир, ряженка, сырки плавленые, – радостно попела она.
– Отойди, зашибу! – взревел я страшным голосом.
Насмерть перепуганная разносчица пулей выскочила из тамбура, но было уже поздно – стальная махина с грохотом обрушилась на пол.
– Подход не считается! – крикнул я. – Она мне помешала.
– Ничего не знаю, – быстро сориентировавшись, закричал он. – Подход вы использовали. Победитель определяется взвешиванием. Какой у вас вес? Только честно.
– Восемьдесят семь, – сказал я и, подумав, грустно прибавил: – пятьсот…
Теперь все зависело от него. Он не спеша достал из кармана платок, вытер обильно струящийся пот и сокрушенно произнес:
– Надо же, какое невезение! У меня восемьдесят семь шестьсот. Ну что ж, ничего не поделаешь, опять ваша взяла…
И, глубоко вздохнув, протянул мне свою натруженную, короткопалую пятерню настоящего бойца.
1984
Экскурсия
Строгий экскурсовод, поигрывая указкой, переходил от одного стенда к другому, а за ним, словно утиный выводок, неуклюже переваливаясь и шаркая ногами, обутыми в огромные стоптанные музейные тапочки, ползла наша экскурсия.
– Музей-усадьба, в котором вы сейчас находитесь, – бесстрастным профессиональным голосом чеканил экскурсовод, – открылся недавно. Нашим сотрудникам пришлось буквально по крупицам собирать экспонаты, имеющие хотя бы какое-то отношение к жизни и творчеству владельца усадьбы. Тем не менее все они подлинные и каждый несет на себе отпечаток той или иной эпохи. Перед вами кресло.
– В этом кресле он сидел? – благоговейно догадались мы.