– Что трубка? – не понял он. – А, трубка. Так я же объясняю тебе – выходной у меня сегодня, понял, выходной… – И, достав из пачки „беломорину“, воткнул её между крепкими прокуренными зубами.
Тир духа
Перефразируя Шекспира, можно без особой натяжки скаламбурить: „Весь мир есть тир, а люди в нём – мишени“. Но это сегодня, а во времена моего благословенного тинейджа, граждане стреляли организованно и чинно. Не палили как оглашённые абы где, а проделывали это исключительно в специально отведённых местах.
От дома, на углу Марксистского и Жевлюкова переулков, до ближайшего тира, находившегося в Ждановском парке, по прямой метров триста. Это расстояние я неизменно преодолевал бегом. „Куда так торопится этот интеллигентный мальчик со смышлёным выражением на хорошенькой мордашке? – ломали себе головы прохожие. – Быть может, он опаздывает на математическую олимпиаду? Или на занятия шахматного кружка? На концерт Имы Сумак, наконец?“. Наивные! Знали бы они, куда несла меня на своих трепещущих крыльях пионерская мечта. Вот уже, задевая облупившиеся поручни, я миную ворота парка, проношусь, овеваемый майским ветром, мимо районного стадиона, мимо доски Почета, где навеки застыли передовики забытых ныне производств, вот пробегаю мимо качелей-каруселей, мимо аттракциона с гордым названием „иммельман“, грубо именуемого в народе „Блохой“, а вот и приземистое, выкрашенное в маскировочную зеленую краску, сооружение, над дверью которого три заветные буквы. Здесь царит благородный полумрак. Над выщербленным деревянным прилавком, окованным по краям жестью, объявление „цена одного выстрела – 20 копеек“, рядом плакат „все ружья пристреляны под обрез“. С годами пришло знание, что есть в природе ружья и так называемого „центрального боя“. Шагах в десяти на ярко освещённом белом заднике… дальше перечисляю по порядку. В самом низу, то исчезая, то вновь появляясь, движутся по кругу гордый сохатый, мощный Топтыгин, серый разбойник волк, кургузый кабан, лисичка-сестричка, зайка-побегайка и странным образом затесавшийся в эту компашку лебедь. По этим попасть – плёвое дело. Дождался, когда очередной меньший брат сам въедет к тебе в прорезь прицела – и жми на спусковой крючок. Короче, для самых маленьких.
Выше уже для тех, кто понимает. Тут у каждой мишени сбоку на тонком стерженьке прикреплен чёрный кружок размером примерно со старый полтинник. Не такой вроде и маленький. Но это когда он лежит у тебя на ладони. Но не когда мушка рывками движется вокруг испещренной многочисленными (увы, не твоими) попаданиями бляшки. Здесь эклектично расположились рабочий с занесенным над земным шаром тяжким молотом, его антипод буржуй в цилиндре, угрожающе нависший над тем же шаром, но с мешком за плечами, ветряные мельницы, танки, броневики и пароход с неестественных размеров трубой. Тут же, по желанию тебе могут прикрепить взрослую бумажную мишень с концентрическими кругами, которую, если будет чем похвастаться, можно взять с собой. Под самым потолком расположились утки. Кружочки у них совсем крохотные, сколько себя помню, никогда мне в этой утиной охоте не везло. В левом верхнем углу – недостижимая цель, самолёт с кружком в булавочную головку. На моей памяти в него лишь однажды попал мрачный однорукий инвалид, видимо сводивший свои застарелые счёты с люфтваффе.
Ты протягиваешь сидящему за прилавком пожилому дядьке смятый в потном кулаке, оторванный от школьных завтраков рубль, высыпаешь рядом с собой пять тускло поблёскивающих пулек, переламываешь ствол, загоняешь пульку, отводишь ствол на место, упираешь в худое плечико отполированный приклад, прижимаешься к нему щекой, зажмуриваешь левый глаз и мускулистые советские ангелы под звуки райсоветовских труб несут тебя все выше и выше, туда, где на белом кудрявом облаке расположился всемогущий и грозный ДОСААФ.
Опубликовано в приложении „Вещь“ к журналу „Эксперт“, № 12(35), 2002
2002
Разное
И. Иртеньев. О себе
Родился я в Москве в 1947 году. Мои родители были так называемыми типичными представителями советской интеллигенции. Отец, Моисей Давыдович, – историк, мать, Ирина Павловна, по первому образованию также историк (вместе с отцом они перед войной окончили Московский историко-архивный институт), по второму – специалист по лечебной физкультуре. До начала 70-х жили в опять же типичной московской коммуналке в Марксистском переулке, чем мое знакомство с всесильным учением и ограничилось. Этого двухэтажного деревянного дома, фотография которого приведена на обложке, давно уже нет, как, впрочем, и патриархальной слободской Таганки. Сейчас это полновесный Центр, а когда я учился в первом классе, одна семья, притом еврейская, через два дома от нас, держала корову. Нет и родителей. Отец умер в 1980 году, мама – в 1995-м.