бы
Силой не мог повредить мне». В сердцах закричали циклопы:«Если никто, для чего же один так ревёшь ты? Но еслиБолен, то воля на это Зевеса, её не избегнешь.В помощь отца своего призови Посидона-владыку».Так говорили они удаляясь. Во мне же смеялосьСердце, что вымыслом имени всех мне спасти удалося.Охая тяжко, с кряхтеньем и стоном ошарив рукамиСтены, циклоп отодвинул от входа скалу, перед неюСел и огромные вытянул руки, надеясь, что в стаде,Мимо его проходящем, нас всех переловит; конечно,Думал свирепый глупец, что и я был, как он, без рассудка.Я ж осторожным умом вымышлял и обдумывал средство,Как бы себя и товарищей бодрых избавить от вернойГибели; многие хитрости, разные способы тщетноМыслям моим представлялись, а бедствие было уж близко.Вот что, по думанье долгом, удобнейшим мне показалось:Были бараны большие, покрытые длинною шерстью,Жирные, мощные, в стаде; руно их, как шёлк, волновалось.Я потихоньку сплетёнными крепкими лыками, вырвавИх из рогожи, служившей постелью злому циклопу,По три барана связал; человек был подвязан под каждымСредним, другими двумя по бокам защищённый; на каждыхТрёх был один из товарищей наших; а сам я?.. Дебелый,Рослый, с роскошною шерстью был в стаде баран; обхватившиМягкую спину его, я повис на руках под шершавымБрюхом; а руки (в руно несказанно густое впустив их)Длинною шерстью обвил и на ней терпеливо держался.С трепетом сердца мы ждали явленья божественной Эос.Встала из мрака младая с перстами пурпурными Эос:К выходу все побежали самцы, и козлы и бараны;Матки ж, ещё не доённые, жалко блеяли в закутах,Брызжа из длинных сосцов молоком; господин их, от болиОхая, щупал руками у всех, пробегающих мимо,Пышные спины; но, глупый, он был угадать неспособен,Что у иных под волнистой скрывалося грудью; последнийШёл мой баран; и медлительным шагом он шёл, отягчённыйДлинною шерстью и мной, размышлявшим в то время о многом.Спину ощупав его, с ним циклоп разговаривать начал:«Ты ль, мой прекрасный любимец? Зачем же пещеру последнийНыне покинул? Ты прежде ленив и медлителен не был. Первый всегда, величаво ступая, на луг выходил тыСладкоцветущей травою питаться; ты в полдень к потокуПервый бежал; и у всех впереди возвращался в — пещеруВечером: Ныне ж идёшь ты последний; знать, чувствуешь сам ты,Бедный, что око моё за тобой уж не смотрит; лишён яСветлого зренья гнусным бродягою; здесь он вином мнеУм отуманил; его называют Никто; но ещё онВласти моей не избегнул! Когда бы, мой друг, говорить тыМог, ты сказал бы, где спрятался враг ненавистный; я черепВмиг раздробил бы ему и разбрызгал бы мозг по пещере,Оземь ударив его и на части раздёрнув; отомстил быЯ за обиду, какую Никто, злоковарный разбойник,Здесь мне нанёс». Так сказав, он барана пустил на свободу.Я ж, недалёко от входа пещеры и внешней оградыПервый став на ноги, путников всех отвязал и немедляС ними всё стадо козлов тонконогих и жирных барановСобрал; обходами многими их мы погнали на взморьеК нашему судну. И сладко товарищам было нас встретить,Гибели верной избегших; хотели о милых погибшихПлакать они; но, мигнув им глазами, чтоб плач удержали,Стадо козлов и баранов взвести на корабль наш немедляЯ повелел: отойти мне от берега в море хотелось.Люди мои собралися и, севши на лавках у вёсел,Разом могучими вёслами вспенили тёмные волны…Далее поплыли мы в сокрушенье великом о милыхМёртвых, но радуясь в сердце, что сами спаслися от смерти.
