Об отменно светских манерах князя ходили легенды. Одна из самых тонных дам, приятельница Пушкина графиня Д. Фикельмон, во впечатлении о первой встрече с Вяземским сразу отметила: «Познакомилась с князем Вяземским – он поэт, светский человек, волокита (homme à bonnes fortunes), некрасивый, остроумный и любезный». Вяземский характеризовался ею как «ум оригинальный, принадлежащий к лучшему литературному кругу двадцатых и тридцатых годов» И снова: «Князь Вяземский, которого я теперь часто вижу, очень любезен; он говорит умно, приятно и легко, но он так некрасив». С Пушкиным Вяземский вел постоянную оживленную переписку, обсуждая, в частности, редакционную политику «Телеграфа», самого популярного журнал того времени, пропагандировавшего романтическое направление. Сохранилось большое – семьдесят четыре! – количество писем Пушкина к князю.
Пушкин написал его стихотворный портрет: «Судьба свои дары явить желала в нем, //В счастливом баловне соединив ошибкой //Богатство, знатный род с возвышенным умом// И простодушие с язвительной улыбкой.
Жена Петра Андреевича Вера, урожденная княжна Гагарина, старше на его два года, всю жизнь обеспечивала комфорт и уход за мужем. Она понимала сущность характера мужчины – преимущественно биологическую, – допускала супружеские измены, не принимала всерьёз его легкомысленные, меняющиеся любовные увлечения, а он был ей душевно предан и находил в ее обществе непреходящую приятность:
Его отношение к женщинам было весьма своеобразным. В письме к Долли Фикельмон он декларировал его так: «… Мое сердце не похоже на те узкие тропинки, где есть место только для одной. Это широкое, прекрасное шоссе, по которому несколько особ могут идти бок о бок, не толкая друг друга. …Однако, – у моего сердца, как оно ни похоже на шоссе, есть узкий тротуар, нечто вроде священной дороги, которая предназначена только для избранных, в то время как невежественная чернь идет и толпится на большой дороге. …Можно быть одновременно влюбленным в четырех особ, быть постоянным в своем непостоянстве, верным в своих неверностях и незыблемым в постоянных изменениях».
Вяземский написал свой литературный портрет, в котором непосредственно и живо изобразил себя: «У меня маленькие и серые глаза, вздернутый нос (я, право, не знаю хорошенько, какого цвета; так как в этом презренном мире все следует за модой, то я сказал бы, что мой нос слегка розовый). Как бы в вознаграждение за маленький размер этих двух частей моего лица мой рот, щеки и уши очень велики. Что касается до остального тела, то я – ни Эзоп, ни Аполлон Бельведерский! У меня чувствительное сердце, и я благодарю за это Всевышнего! Потому что, мне кажется, лишь благодаря ему я совершенно счастлив, и лишь одна чувствительность, или по крайней мере она, – одно из главных свойств, отличающих нас от зверей. У меня воображение горячее, быстро воспламеняющееся, восторженное, никогда не остающееся спокойным. Я очень люблю изучение некоторых предметов, в особенности поэзии. Я не стараюсь отгадать, подлинное ли я дитя муз или только выкидыш, – как бы то ни было, я сочиняю стихи. Я не глуп – но мой ум часто очень забавен. Иногда я хочу сойти за философа, но лишь подумаю, что эта философия не увеличит моего счастья, – скорее наоборот, – я посылаю ее к черту».
Такому человеку, незаурядному и непостоянному, представляющему отдельное явление в истории русской критической мысли и литературы, Екатерина посвятила стихотворение «Князю П. А. Вяземскому». А он ответил ей своей «Святочной шуткой». Возник своеобразный диалог, что становится ясно из первых строк стихотворений, написанных в форме вопроса и ответа. Оба довольно больших послания характеризуются юмористическим настроением. Они схожи по смыслу: если поэт видит нечто «чертовское» в женщинах, то Екатерина обнаруживает «чертовщину» в мужчинах. Стихотворения отсылают читателя к непринужденной светской полушутливой беседе, где собеседники блистают остроумием. Этот стихотворный диалог сблизил князя и красавицу еще больше.