Несколько дней ее тело пролежало в морге института им. Склифосовского, никем не опознанное. Потом ее просто кремировали.
Цветы ей принес единственный человек — ее преподаватель на Высших режиссерских курсах Алена Александровна Галич (дочь поэта — барда Александра Галича — автор.) Вместе со своими студентами — сокурсниками Ники, Алена Александровна намерена добиваться перезахоронения праха Ники Турбиной на Ваганьковском кладбище. Она считает, что наград и престижных премий для предоставления такой "посмертной почести" у Ники Георгиевны Турбиной более, чем достаточно!
Оправдала ли она свое имя, данное ей при рождении Ника — "богиня Победы" — судить не нам. Как и давать оценку ее странной Судьбе и тому ошеломляющему Дару, что принес в ее жизнь больше горечи, чем сладости и больше разочарования чем, надежд: Но, наверное, такова участь всех истинных Поэтов
Жизнь как черновик[9]
Яна ДУБИНЯНСКАЯ
За всю жизнь я никому не завидовала так, как этой девочке.
Мне было семь лет, а ей — целых восемь. Я жила в Симферополе, а она — в Ялте, у моря. Про нее писали в газетах, ее все время — во всяком случае, мне так казалось — показывали по телевизору. Говорили, что она пишет гениальные стихи. Говорили, что… В общем, говорили о ней тогда слишком много. На мой семилетний взгляд — гораздо больше, чем нужно.
Детские чувства гораздо более стойкие, чем принято считать. Я так и не встретилась с Никой Турбиной «вживую», но не упускала ее из виду. Вот кокетливый подросток с еще живыми, хоть и какими-то надорванными мечтами о звездном будущем… Красивая девушка с прокуренным голосом и утраченными иллюзиями… Усталая женщина без возраста и без блокнота со стихами… Стоит ли говорить, что завидовать ей я перестала давным-давно.
А тогда, в свои семь, в разгар Никиной славы, я как-то сунула любопытный нос в найденное на столе неоконченное мамино письмо. Адресованное в редакцию «Советской культуры», с просьбой переслать матери Ники Турбиной. Уже не помню, что именно — еще тогда! — писала моя мама, деликатнейшая женщина, никогда и никого не учившая жить. Общий смысл письма (кажется, так и не отправленного) был такой: «Что же вы делаете с ребенком?! Как она сможет жить дальше?..»
Ее короткая двадцатисемилетняя биография уже сейчас не существует в бесспорном, «каноническом» варианте. Расходятся даты, факты, адресаты обвинений… Одни из участников ее судьбы отказываются от всяческих комментариев, другие чересчур категоричны, третьим не хватает искренности. Кое-кто из претендующих на близкое знакомство с Никой говорит, что нельзя целиком принимать за чистую монету и то, что она рассказывала о себе сама…
Что ж, попробуем. Жила-была девочка. Красивая, мечтательная, болезненная. Из-за приступов бронхиальной астмы не могла спать — а бессонными ночами приходили стихи. Мама и бабушка записывали короткие строчки в рваном ритме, с погрешностями против версификации, но с потрясающим, недетским эмоциональным накалом и трагизмом.
Позже Никина бабушка не без кокетства рассказывала, что советовалась тогда с врачами: как бы сделать, чтоб ребенок не писал стихи? Но реально делалось прямо противоположное: стихотворения Ники настойчиво давали читать отдыхавшим в Ялте литераторам, и один из них — сам Юлиан Семенов! — проникся. Потом, уже в Москве, Нику взял под покровительство мэтр Евгений Евтушенко: «С моей точки зрения, налицо редчайшее явление, а может быть, чудо: восьмилетний поэт».
Ее слава началась с подборки стихов в «Комсомольской правде» с предисловием Юлиана Семенова. А дальше покатилось как снежный ком: статьи, интервью, теле- и радиопередачи, фестивали, концертные поездки вместе с мамой и «дядей Женей» Евтушенко… О «феномене Ники» говорила, кажется, вся страна. Одни категорически не верили, приписывая авторство ее «взрослых» стихов то ли маме, будто бы нереализовавшейся поэтессе, то ли дедушке Анатолию Никаноркину, «известному крымскому поэту» (мне, крымчанке, не приходилось слышать о нем вне контекста его внучки). Другие, наоборот, утверждали, что Ника напрямую общается если не с Богом, то с высшим космическим разумом; а может быть, и сама — не с нашей Земли…
К десятилетию поэтессы в издательстве «Молодая гвардия» вышел ее дебютный сборник «Черновик». «Название этой книги, — писал в предисловии Евтушенко, — мы выбрали вместе с Никой. Восьмилетний ребенок в каком-то смысле — это черновик человека».
Не то что спорное — очень опасное утверждение. Почти индульгенция — кто бережет черновики?..
За «Черновик» Ника Турбина в 12 лет получила на поэтическом фестивале в Венеции «Золотого льва»; до нее этой награды удостоился только один русский поэт — Анна Ахматова. С Мариной Цветаевой Нику сопоставляли еще раньше: в разное время они учились в одной и той же ялтинской школе-гимназии. Ассоциативный ряд налицо… Впрочем, дядя Женя Евтушенко предпочитал говорить о Нике в мужском роде: «этот поэт». Они съездили вдвоем в Америку, где на конференции в Колумбийском университете литературоведы обсуждали технику перевода ее стихов, а переводили Нику Турбину на десятки языков мира.
Начало. Грандиозное начало…
А затем шум вокруг Ники потихоньку сошел на нет. Время от времени о ней еще можно было прочесть в газетной заметке; услышать по радио, как она читает стихи своим странным, словно задыхающимся голосом; даже увидеть по телевизору. В одном из подростковых интервью она рассказала, с каким удовольствием снималась в кино (картина «Это было у моря» с участием Нины Руслановой), намекнула, что будет поступать во ВГИК. Сообщила о новой книжке, которую в 12 лет принесла в издательство, но там попросили подождать: мол, «в стране напряженка с бумагой»…
Уже позже стало известно, что как раз в это время Никина мать вышла замуж, родила вторую дочку, назвала ее совсем просто — Маша и уже ни за что не хотела второго гения в семье. Что Ника Турбина переехала в Москву, поближе к «дяде Жене», а тот в какой-то момент исчез из ее жизни, перестав отвечать на звонки и письма… И кто его знает, как оно было на самом деле. Это чужая жизнь, которую никто не имеет права судить со стороны.