Вера Полозкова
Стихи из онлайн [2013–2017]
«…Я ИЗ ТЕХ, КТО ВСЮ ЖИЗНЬ ПО КРУПИЦАМ СОБИРАЕТ СВОЮ СОБСТВЕННУЮ РЕЛИГИЮ, ПРОБУЯ ВСЕ И СОМНЕВАЯСЬ В КАЖДОЙ…»
«ЛЮБОВЬ — ЭТО КОГДА ТЫ ПЕРЕСТАЕШЬ БЕРЕЧЬ СЕБЯ, А ТРАТИШЬ ВСЕ, ЧТО У ТЕБЯ ЕСТЬ, БЕЗ ОСТАТКА, НА ТО, ЧТО ТЫ ЛЮБИШЬ И ДАЖЕ ЭТОГО НЕ ЗАМЕЧАЕШЬ. И В ПРОЦЕССЕ ЭТОГО ОБЫЧНО ТЫ АБСОЛЮТНО СЧАСТЛИВ И НЕВЕСОМ»
Стихи — 2013
решишься — знай: душа одноэтажна,
и окна до полу, и мебели почти
что нет. терять естественно и важно,
иначе будет некуда найти.
увидишь: все начнут из ужаса глухого
то призывать, то клясть свой будущий уход.
и ты умрешь. и ничего плохого
поверь, при этом не произойдет.
природа вообще не копит за квартирой
ни сплетен, ни людей, ни пауз, ни причин:
носи себя пустым, ходи и резонируй.
записывай, где хорошо звучим.
1 апреля 2013 года, Пермь-Москва
Флоренция
Косте Бузину
прятаться от перемен во Флоренции, как в бочонке с гранитным дном;
будущего здесь два века не видели ни в одном
закоулке; певцам, пиратам и партизанам
полную тарелку истории с базиликом и пармезаном
подают в траттории с выдержанным вином
кукольные площади, детские музеи, парад теснот,
черепичные клавиши: солнце ходит, касаясь нот;
Иисус Христос, рисуемый мелом мокрым
на асфальте; и я могу быть здесь только о́гром,
вышедшим из леса с дубиной и сбитым в секунду с ног
ливня плотное волокно едет, словно струны, через окно,
чертит карту, где, крошечные, попарно
стянуты мостами через зеленые воды Арно
улицы выходят из мглы, как каменное кино
только у меня внутри брошенные станции, пустыри
снегу намело по самые фонари
полная луна в небе, воспаленном, как от ожога
смотрит на меня бесстрастно, как на чужого
потерявшегося ребенка в глазок двери
зиму в генераторе видов не выключают четвертый год,
мандарины дольками по одной отправляя в рот,
мы сидим с моим лучшим другом, великим князем,
и глядим, как грядущее, не узнав нас, ложится наземь,
затихает и заворачивается в лед.
5 апреля 2013 года, поезд Флоренция-Венеция
Венеция
Юре Мачкасову
то, что заставляет покрыться патиной бронзу, медь,
серебро, амальгаму зеркала потемнеть,
от чего у фасадов белых черны подглазья, —
обнимает тебя в Венеции, как свою.
смерть страшна и безлика только в моем краю.
здесь она догаресса разнообразья.
всюду ей почет, всюду она, праздничная, течет,
восхищенных зевак она тысячами влечет,
утверждая блеск, что был у нее украден.
объедая сваи, кирпич и камень, и всякий гвоздь,
она держит в руке Венецию будто гроздь
золотых виноградин
и дома стоят вдоль канала в одну черту,
как неровные зубы в щербатом рту
старого пропойцы, а мы, как слово веселой брани,
проплываем вдоль оголенной десны, щеки,
молодые жадные самозванцы, временщики,
объективом к открытой ране
вся эта подробная прелесть, к которой глаз не привык,
вся эта старинная нежность, парализующая живых,
вся безмятежность тихая Сан-Микеле —
лишь о том, что ты не закончишься сразу весь,
что тебя по чуть-чуть убывает сейчас и здесь,
как и мостовой, и вообще истории, еле-еле.
приезжай весной, бери карандаш с мягким грифелем и тетрадь
и садись на набережной пить кофе и умирать,
слушать, как внутри потолочные балки трещат, ветшая,
распадаться на битый мрамор, труху и мел,
наблюдать, как вода отнимает ласково, что имел:
изумрудная, слабая, небольшая.
апрель 2013 года
Изобретателю весны
нет, мой сын, надо мной не всегда шел снег, он не так и давно возник.
я был распорядитель нег, толкователь великих книг,
заклинатель вахтерш и магистр ордена тунеядцев,
«кудри курса» единогласно и без интриг.
да, мой сын: когда я все мог, я был добрый маг.
я смешил востроглазых дев, не берег бумаг,
арию о том, как недуги лечит портвейн «Массандра»
петь умел на целый универмаг.