даровитые дураки:
открываем-ка все тетрадь,
пишем с красной строки.
9 апреля 2015
да-да, родная, если и делить
хлеб языка великого, то вот с кем
гляди, тебя опять пинает Бродским
коммуникационный инвалид
скорей на улицу, где ждет тебя «хёндай
солярис» бежевый с водителем Исланом
ныряй в большой волоколамский слалом
и наблюдай
ты видела: чиновники, менты
едва заговоришь, уходят в плечи.
ничто не отделяет, кроме речи,
от темноты
легко быть ломким умницей с судьбой
средь узких дев с лирической хворобой,
а ты давай-ка без страховки пробуй
пребыть собой
отстаивай, завинчивай в умы
свои кавычки, суффиксы, артикли
там, где к формулировкам не привыкли
длиннее «ы»
они умеют и азарт, и труд
смешать с землей в зверином наступившем
но как мы говорим и что мы пишем
не отберут
слыви позёркой, выскочкой, святой,
оспаривай, сдавай пустые бланки,
но сложности не сдай им ни фаланги,
ни запятой
16.05.2015
Грише Петухову
на Бронной, у большого клена
уселась пятая колонна
друг другу Бродского читать.
куда мы вывезем, Григорий,
груз идиом и аллегорий,
и общих мифов
и цитат?
как их измерить габаритность?
мы ищем, кто отговорит нас,
ладонь над правым рукавом:
— чего? «в словесности»? «элите»?
давайте, выблядки, валите,
не оборачиваясь,
вон
еще, шутить о старом-добром,
покуда чемодан не собран,
и над Москвой веселый зной,
и дети знают, как по-русски
«капустницы» и «трясогузки»
и «ряженка»
и «нарезной»
27.05.2015
а мы жили тогда легко: серебро и мед
летнего заката не гасли ночь напролет
и река стояла до крестовины окон
мы спускались, где звезды, и ступни купали в них
и под нами берег как будто ткался из шерстяных
и льняных волокон
это был городок без века, с простым лицом,
и приезжие в чай с душицей и чабрецом
добавляли варенья яркого, занедужив;
покупали посуду в лавках, тесьму и бязь
а машины и лодки гнили, на швы дробясь
острых ржавых кружев
вы любили глядеть на баржи из-под руки,
раздавали соседским мальчикам пятаки:
и они обнимали вас, жившие небогато.
и вы были другой, немыслимо молодой,
и глаза у вас были — сумерки над водой,
синего агата.
это был июнь, земляника, копченый лещ,
вы носили, словно царевич, любую вещь
и три дома лишили воли, едва приехав
— Тоня говорит, вы женаты? — страшная клевета!
а кругом лежал очарованный Левитан,
бесконечный Чехов
лестницы, полы в моей комнате, сени, крыльцо, причал —
всюду шаг ваш так весело и хорошо звучал,
словно мы не расцепим пальцев, не сгинем в дыме,
словно я вам еще читаю про Древний Рим
словно мы еще где-то снова поговорим,
не умрем молодыми
кажется, мы и теперь глядим, как студеной мглы
набирают тропинки, впадины и углы,
тень пропитывает леса и дома, как влага.
черные на фоне воды, мы сидим вдвоем
а над нами мед, серебро и жемчуг на окоем,
жатая бумага.
уезжайте в августе, свет мой, новый учебный год
дайте произойти всему, что произойдет, —
а не уцелеет ни платья, ни утвари, ни комода,
наша набережная кончится и гора, —
вы пребудете воплощением серебра,
серебра и меда.
16 июня 2015
Владимиру Фомичеву
в юности любил умирать, представлял по себе воронку,
опаленных друзей, от горя живых едва.
а теперь помру — отойду покурить в сторонку.
жизнь сойдется за мной без шва.
в юности любил побольней: терзают — и ты терзаешь.
падал освежеванным в ночь, с бутылкою в кулаке.
а как отдал всех бывших жен потихоньку замуж,
так ты знаешь, иду теперь налегке.
в юности любил быть умней, стыдил бы тебя, невежду,
придирался к словам, высмеивал, нес бы чушь.
а потом увидел, как мал, и с тех пор ничего не вешу.
полюбил учиться. теперь учусь.
в юности любил побороться с богом, пока был в силе,