* * *
Я буду подчеркнуто вежлив с толпой дураков,
И с нечистью местной убийственно вежлив я буду.
Мне нравится тяга души к запредельному чуду:
Стремление выйти из круговорота веков.
Я с тяжестью вечною, кажется, накоротке.
Я вижу как мир этот вновь напряженно-трагичен.
Я утром вернусь в этот бред, как всегда ироничен.
А тень моя стынет на холоде в давней тоске.
Слова исковерканы вновь на какой-то манер,
А время бежит в суете по знакомому кругу.
И я пустоте улыбнусь, как хорошему другу,
Хотя я еще не дошел до космических сфер.
И нужно всего-то: уйти от безумных людей,
Забыв их игру, их больные и скучные вещи,
И в глобусе жизни найти пару впадин иль трещин…
И дальше в пространство стихий, прочь от мелких страстей.
* * *
Безнадежности бред,
Неизбежности соль.
Истязающий свет,
В ирреальность пароль.
Кровь стучится в виски,
Экзистенции — ноль…
Санаторий тоски,
Да ночной алкоголь.
Тот, кто сжег этот миг,
Устремляется вдоль,
Вдоль видений и книг
В сумасшедшую боль.
* * *
Пустота притаилась за дверью
Обреченных надежд и миров.
Жизнь течет сообразно поверьям,
Пряча горе под скуки покров.
Снова ненависть пляшет во взоре,
Огоньками смеется во тьме.
И мечта заблудилась в узоре,
И застряла в судьбе, как в тюрьме.
Совмещение версий событий,
Как всегда, никуда не ведет.
Только время жестоких открытий
За порогом бессмыслицы ждет.
И в кошмарах лихих пропадает
Все, что раньше могло бы спасти…
А душа изнутри выцветает,
Возвращаясь на те же пути.
* * *
Нервно, неровно скользят по бумаге слова
И отголоском забытое прежде звучит.
Рвется в безумье шальная моя голова
В сердце отчаянье ножиком черным торчит.
Некто отметил на карте изгибы судьбы,
Приговорил неспокойную душу навек.
Как неизбежности прикосновенья грубы.
Вот я и понял, что я не совсем человек.
В прошлом лишь боль, ну а в будущем — бред без конца.
Безостановочный вихрь поражений, потерь…
Мне написал этот опус субъект без лица.
Приотворив в запределье тяжелую дверь!
* * *
…И вот, как всегда, в тишине
Сочиняются вещи.
И время идет, как во сне,
Но в каком-то зловещем.
А дни подступают опять,
И калечат обманом.
И с мира вновь нечего взять,
Ну а сердце — сплошь рана.
Нет сил чтоб хоть как-то помочь —
Воспротивиться бегу
Души в запредельную ночь
По хрустальному снегу.
* * *
Снова серые башни заката,
Безысходного зла города.
Будто проклята наша когда-то
Жизнь, и это уже навсегда.
Поднимайся из теплой постели
И вперед, в ледяные ветра.
Это сердце стучит еле-еле,
И безумие шепчет: «Пора».
И свинцовое небо нас гробит,
Посылая в неистовый ад,
И уже никогда не сподобит
Времена возвратиться назад.
Разлетаются грустные души
Обреченно, легко и шутя
Средь космической, тягостной чуши,
За отчаянье тщательно мстя.
Так друзья пропадают во мраке,
Пополняющем список потерь.
И судьбы беспощадные знаки
Мне так ясно видны лишь теперь.
* * *
На этой прекрасной земле
Живем под трагическим знаком,
И бродим в мерцающей мгле,
И ищем, похожих на нас.
Но видим лишь странные сны,
О чем-то мечтаем, однако
Мы, кажется, разделены
Тоскою обманчивых фраз.
На этой прекрасной земле,
Скитаясь меж тьмою и светом,
Читаем в холодной золе
Прошедших загадочных лет,
Жестокие письма судьбы
Отчаянно зная при этом,
Как все бесполезны мольбы,
На слезы здесь отклика нет.
На этой прекрасной земле,
Мотаясь, как будто по кругу,
Стараясь не сгинуть во зле,
Ступив за родимый порог,
Почти осязать пустоту,
Но все-таки верить друг другу,
Душою дробя суету
И выбором вечных дорог.
* * *
Из обломков души мастерить безнадежные строчки,
Навсегда в пустоту уходить.
Вдохновение любят поэты — творцы-одиночки,
Что привыкли миры бороздить.
Это волны времен набегают в сердца и квартиры,
Воплощая старинный кошмар.
И звучат еле слышно судьбы инфернальные лиры,
Подставляя тебя под удар.
Проживая отчаянье, заново ищешь ответы,
А находится только слеза…
Так к чему тебе знанье о том, для чего ты и где ты,
Если света боятся глаза?
* * *
Твоя промозглая печаль
И жизнь, отравленная водкой,
Дней обезумевших чечетка
Стучат в висок, но вот не жаль
Души, в которой пустота
Свистит, в которой столько боли,
Что каждый миг хрипит: «Доколе»,
Что гибнет светлая мечта.
И в этой мерзостной глуши
Живи в бетонной злой коробке,
И небо вынеси за скобки,
И блеск распада опиши.
Преобразит черты лица
Холодными огнями город,
И горе упадет за ворот,
И в сердце будет до конца.
* * *
За лживым фасадом больших городов,
За тонкой усмешкою зла
Бредет человек, что к безумью готов,
Колеблется мягкая мгла.
Сгущается воздух безвыходных лет:
И боль поглощая и крик.
И твой, воплощенный в стихах силуэт,
К стеклу обреченно приник.
Гляди, не гляди — не избегнуть беды,
Как много у горя имен…
Под шелест текущей за ворот воды,
Уходим из мест и времен.
* * *
В бессмыслицу слагаются слова,
В них нечего искать небесный знак.
Душа, душа почти уже мертва,
А шепчет: «Как же так? Ну, как же так!»
А за окном плывет шальная мгла,
Привычно обезболивая дни…
Смахнув реальность с твоего стола,
И превращая прошлое в огни
Недостижимо-дальних городов,
Где живы все, кого ты потерял…
Под шелест снов, сквозь бред пустых листов,
Упавших зря в осенний странный зал.
* * *
Осень бродит музыкой больною
По ночной, задумчивой душе,
Вязь холодных строк вдруг стала мною
И от них не спрятаться… уже
Снятся измененные пространства,
Черные чужие времена,
Горя ледяное постоянство,
Жизни всеохватная вина.
Грусть несет меня лихим потоком
В край небытия, где навсегда
Все сбылось в видении жестоком —
В сердце льет отчаянья вода.