О. Чугай
По небу летят дирижабли,По рельсам бегут поезда,По синему морю кораблиПлывут неизвестно куда.
Движенье в природе играетБольшое значенье, друзья,Поскольку оно составляетОснову всего бытия.
А если в процессе движеньяПройдешь ты, товарищ, по мне,То это свое положеньеПриму я достойно вполне.
И, чувствуя вдавленной грудьюТепло твоего каблука,Я крикну: „Да здравствуют люди,Да будет их поступь легка!“
„Похоже, день критический…“
Похоже, день критическийТот самый наступил,И к жизни политическойЯ резко поостыл.
Напрасны все старания,Угас былой запал,Исчезло вдруг желание,И тонус враз упал.
Прочь, прочь, структуры властные,Объелся вами всласть,В объятья ваши страстныеМне больше не упасть.
Нет более поганогоУдела, чем в кроватьПустить к себе ЗюгановаС Чубайсом ночевать.
На ниве политическойНет сил уже служить.Отныне эротическойЯ жизнью стану жить!
„Похоже, чувствую, не врут…“
Похоже, чувствую, не врутГлубокой старины преданья —Способен стать обычный фруктПредметом самовозгоранья.
Жаль, забывает кое-ктоИ кое-где у нас порою,Про то, как яблоко (не то)Сгубило ненароком Трою.
Непрочен мир, что нам дарим,Он хрупок и местами тонок,В нем может мирный мандаринРвануть сильней, чем сто лимонок.
И пусть я цитрусы люблю,Но личный интерес отринув,Я зубы намертво сцеплю,Но обойдусь без мандаринов.
Я за Содружество боюсь.Вопрос поставлен — или-или.Без мандаринов перебьюсь,Чтоб нас они не перебили.
Поэт и Муза
Поэт (мечась по комнате)
Опять в душе пожар бушуетИ пальцы тянутся к перу.Ужель сегодня напишу яСтихотворенье ввечеру?Ужель наитие проснется,Чтоб с уст немыхСорвать печать?Ужель, как прежде, содрогнетсяВ ответ центральная печать?
Появляется Муза. Подходит к Поэту, кладет ему ладонь на лоб.
Муза
Ах, полно, друг мой,Успокойся,Не расточай свой скромный дар.Водой холодною умойся,Глядишь, уляжется пожар.Глаза горят,Власы подъяты,Несутся хрипы из груди…Сними с себя шлафрок измятыйИ срочно в ванную поди.Там под струей упругой душаНедуг твой снимет как рукой,И вновь в израненную душуВойдет целительный покой.
Поэт (отпрянув)
Чур-чур! Изыди! Сгинь, виденье!Растай! Исчезни без следа!Наперекор тебе сей день яВкушу желанного плода.Ты, словно камень, тяжким грузомВисишь на шее у меня.Нет, ты не муза,Ты — обуза.Коня!Подайте мне коня!
Муза (в сторону, встревоженно)
Совсем свихнулся бедный малый!Последний разум в нем угас.Еще мгновенье — и, пожалуй,Сюда заявится Пегас.Опять носиться до рассвета,Пути не ведая во тьме…Ах, эти чертовы поэты!У них одно лишь на уме.В моем ли возрасте почтенном,Пустившись в бешеный галоп,Скакать с безумцем дерзновеннымВсю ночьТого лишь ради, чтобПяток-другой четверостишийПод утро из себя, кряхтя,Он выжал?
(Поворачиваясь к Поэту)
Эй, нельзя ль потише?Ведь ты не малое дитя,И потакать твоим причудамМоей охоты больше нет.Иди-ка спать,Давай отсюда,А я закрою кабинет.
Поэт
Молчи, проклятая старуха!Твой рот беззуб,Твой череп гол!Коль моего коснулся слухаИспепеляющий глагол,Ничто сдержать меня не сможет!Все поняла?Тогда вперед!
Муза (в сторону)
Ну, что вы скажете?О боже,Из всех щелей безумство прет!Я не хотела, право слово,Его губить во цвете лет,Но, видно, выхода иногоВ подобном положенье нет.
(Наполняет стоящий на столе бокал вином, незаметно подсыпая в него яд. Затем протягивает Поэту)