на уходящий в пропасть склон.
И пропасть жертву жадно ждет,
секунда смерти длится-длится…
Веревка! Жизнь! Держать! Молиться!
И Жизнь ладони резко жжет.
Перед гибелью
Не пришлось нам увидеться с небом,
так случилось, что не было сил,
и пришлось оставаться под снегом,
что палатку совсем заносил.
Талисман от любимой – в кармане,
я заветный блокнот доставал
и писал, и писал, как в тумане,
замерзал я, но не остывал.
Загоревшая девушка-чудо,
южной улицей, видел я, шла,
где цветы, где улыбки повсюду,
где погода всегда хороша.
Нас искать и раскапывать станут,
я и сам из-под снега спасал,
и блокнот мой конечно достанут
и узнают, кому я писал.
Очень мало еще совершил я,
остаюсь в этой белой нови.
Но не жаль мне красивой вершины,
только жаль мне красивой любви.
СПАСЕНИЕ
Я засыпал в дали какой-то сизой,
я улетал, и было так легко…
Потом друзья сопровождали книзу,
до низа было очень далеко.
Они меня движением спасали,
я – в середине, нес пустой рюкзак,
веревку видел, слышал голоса их,
но словно за стеной,
и шел за шагом шаг.
Как долог спуск. Но не было короче,
и только вниз, скорее вниз, скорей.
Себе сказал, что думать – о хорошем,
и стал о маме думать о своей.
Представил худенькую слабую старушку,
она тогда была еще жива,
и с нею деревенскую горушку,
где ровная зеленая трава.
Лицо ее далекое представил,
в морщинках все, забыть его нельзя…
Чу! Голоса-то ближе стали!
Друзья! Вы рядом! Милые друзья!
… О, чудо! Травка! Не во сне! Живая!
У кромки скал – подтаявший снежок.
И вот я сам и примус разжигаю…
Спасибо, мама, мой большой дружок.
ВОЗВРАЩЕНИЕ
Ты возвращаешься с победой.
Рюкзак в цветущий луг свали
и ручейку-дружку поведай
про приключения свои.
Про то, как вихрем снег крутился,
и смерть за вами следом шла,
как лучший друг по льду катился,
и как веревка руки жгла.
Ты высотой был в сердце ранен,
но все, что было, все не зря:
Там, наверху, на острой грани
сияет золотом заря.
Тебе сейчас спешить не надо,
отдайся светлым мыслям весь
и, словно высшую награду,
возьми в ладони эдельвейс.
Я книгу вершин пролистал.
Там лучики счастья сгорали,
и солнце, на цыпочки встав,
с утра целовалось с горами.
Там ветер по гребню скакал
на пушечный гром камнепада,
и речка бесилась у скал,
удрав из ледового ада.
Спускаюсь, свободой дыша,
с горами глазами ласкаясь.
И юная реет душа,
обычной земли не касаясь.
Я в горы из нашего домика вышел,
молоденький тополь верхушкой качал,
и дождик по старенькой, тесаной крыше
разлуки мелодию вслед простучал.
Идем посреди ледников нелюдимых,
и небо все ближе, здесь к Богу подъем.
Уходим все дальше от наших любимых
и через вершины к любимым идем.
Карнизами, скалами – выше и выше!
Раздвинулись горы! Замри и гляди!
А домик, с порога которого вышел –
все теплится маленькой крошкой в груди.
А ГОРЫ СТОЯТ
И снятся, и снятся нам белые горы,
и тайны далекие в дымке таят.
И вот, наконец, покидаем мы город
и к ним приезжаем. А горы стоят.
Мы их высотою себя окрыляем
и лезем, и терпим, хрипя и сипя,
но только не горы в бою покоряем,
а с помощью их покоряем себя.
Мы крючья на жуткой стене забиваем,
и кажется: мы их сильнее в сто крат.
Но вскоре внизу рюкзаки собираем
и уезжаем. А горы стоят.
ДВА ОЗЕРА
Среди белых вершин изумрудное озеро было.
Я с разбегу в него и мгновенно обжегся водой.
Все мое существо так отчаянно взвыло,
что назад – как ошпаренный и молодой.
У подножья другое меня ожидало,
не сверкало, зато обнимало тепло.
И я плавал, и детство во мне оживало,
а казалось, как будто давно утекло.
Но когда мы покинули трудные горы
изо льдов и снегов, и холодных камней
и приехали в теплый асфальтовый город,
лишь высокое озеро грезилось мне.
У КАТУНИ
И до меня на теченье глядели
в час окрыленный, раздумчивый час.
Как далеко над волнами летели?
Дальнего отклика ждали от нас?
Всплески, и всхлипы, и всхрапы теченья –
вечный, безумный, безудержный бег!
И не хочу, не ищу утешенья,
как ни короток дарованный век.
Мне ли тайга откликается глухо?
Мне ли Белуха светла в вышине?