Почему до сих пор вспоминаю,
для чего это все ворошить?
Надо жить, дальше жить, понимаю.
Без вершины, с которою жить.
НА ЛЕДНИКЕ ФЕДЧЕНКО
Большая белая река
течет могуче и безмолвно.
Стоят вершины-берега,
крутые каменные волны.
Во все глаза друзья глядят,
суровый мир так крупно соткан,
а мысли каждого летят
к своим не пройденным высотам.
Со мною рядом альпинист
ему сейчас пахать бы впору,
он только с виду неказист,
но он взойдет на эту гору.
«Приеду, – думает, – домой,
к жене горячей, выпью водки…
А там работа. Бог ты мой,
по горло всяческой работки».
А вот рюкзак – под ним чудак,
а мыслей в нем, в интеллигенте!
«А что-то все-таки не так
я сделал в том эксперименте».
Но впереди встает стена,
не обойти и не объехать,
на целый свет она одна,
и только в лоб, и только кверху.
Течет безмолвная река,
сползает облако, как тесто,
и все не пройдено пока,
но все становится на место.
Вернемся к нашим очагам,
нас поразит движенье улиц,
и спросит первый мальчуган:
«Откуда, дяденька, вернулись?».
Я жил у памирцев в поселке Патхоре –
три тысячи метров над уровнем моря.
Я жил-удивлялся, как всё еще плохо
живут они в сильную нашу эпоху:
из пищи – лишь чай и лепешки в ходу,
а мясо – по праздникам редким в году.
Я жил-удивлялся, как много детишек:
девчушек оборванных, грязных мальчишек,
и что электрических лампочек нет,
и в атомный век – керосиновый свет.
Потом удивлялся, как пьют они мало,
не знают ни краж, никакого обмана,
дома никогда свои не запирают
и гостю все лучшее – не забывают.
Живут озабоченно, но без сует,
ни нашей корысти, ни зависти нет!
Живут, с высотой, как с судьбой своей, споря –
три тысячи метров над уровнем моря.
Память
* * *
Памяти Евгения Абалакова,
первовосходителя на самую высокую вершину СССР –
пик Сталина* в 1933 г.
Он шел один, другие заболели,
к вершине родины один упрямо шел.
Крутые пики все внизу белели,
и облачный стелился шелк.
И молотком в висках его долбило,
и сердце разрывалось у него.
А до вершины, до великой было
каких-то метров сто всего.
И руки – плети. Ноги – словно вата.
И он упал. Но мог еще ползти.
И можно было повернуть обратно.
Но не было назад пути.
Был путь наверх. И всё вокруг качалось,
И он почти не видел ничего.
Но победил. И встал. И показалось:
страна смотрела на него.
Свой приговор судьба внизу свершила.
Поныне тайну смерть его таит.
И родины великая вершина
в другой стране, суровая, стоит.
* Пик Коммунизма, теперь пик Исмоила Сомони (Таджикистан)
Там, где ветер берет разбег,
он лицом каждый луч ловил
и взлетал, восходил, любил
легкий, розовый, новый снег,
голубой, искрометный лед…
Но по скалам, по склонам – бас,
и лавина – как снежный барс,
и душа прекратила лёт.
И теперь по пути его
без него (за него!) иду
по камням, по снегам, по льду,
по карнизам любви его.
И на самом верху, не дыша,
где вершин невесом полет,
мне послышится вдруг: душа
(не погибшая!) все поет.
Памяти Валерия Ольшанского,
участника восхождения на Белуху в 1963 г.
В одной палатке вместе замерзали,
в обнимку берегли свое тепло.
Но как согреть тебя в прощальном зале,
хотя мое тепло не утекло?
Валера, слышь! Свою веревку дай мне!
Белуха обнялась с твоей судьбой,
и потому в твоем полете дальнем
Богиня белая останется с тобой.
Возьми с собой от старых альпинистов
всю дружбу в абалаковский рюкзак
и там, вверху, на небе серебристом
ты разверни ее, как самый светлый флаг.
Памяти Л. Третьяковой
На вершине под солнцем с тобою
любовались картиною гор
и, смеясь, целовались с судьбою,
пригубляли, как сладкий кагор.
И влюбились, но вскоре расстались –
разбежались по круглой Земле,
лишь осколочки счастья остались
и светили далекие мне.
Фотографию юной любови
я нашёл у себя стариком,
и теперь, как лекарство от боли,
достаю и любуюсь тайком.
Ни о чём не жалея поныне,
Ту тебя не устану любить,
и хочу, находясь на равнине,
на вершине, на солнечной быть.
У КАМНЯ ПАМЯТИ
Мы шли среди рододендронов гибких,
среди цветов и вот в конце ходьбы –
на камне доски памяти погибших,
пронзительные вестники судьбы.
А где их души? Странно, почему же