Пускай не из стали оно, не навечное,
Но только бы слово от сердца,
сердечное.
Простое, земное — пускай не
надзвездное,
Веселое к месту и к месту серьезное.
Но только бы даль в нем была
богатырская.
Как русское это раздолье сибирское;
Как эта моя, осененная кранами,
Дорога дорог меж двумя океанами.
БЕРЕЗА
На выезде с кремлевского двора,
За выступом надвратной башни
Спасской,
Сорочьей черно-белою раскраской
Рябеет — вдруг — прогиб ее ствола.
Должно быть, здесь пробилась
самосевом,
Прогнулась, отклоняясь от стены,
Угадывая, где тут юг, где север,
Высвобождая крону из тени…
Ее не видно по пути к царь-пушке
За краем притемненного угла.
Простецкая — точь-в-точь с лесной
опушки,
С околицы забвенной деревушки,
С кладбищенского сельского бугра…
А выросла в столице ненароком,
Чтоб возле самой башни мировой
Ее курантов слушать мерный бой
И города державный рокот.
Вновь зеленеть, и вновь терять свой
лист,
И красоваться в серебре морозном,
И на ветвях качать потомство птиц,
Что здесь кружились при Иване
Грозном,
И вздрагивать во мгле сторожевой
От гибельного грохота и воя,
Когда полосовалось над Москвой
Огнями небо фронтовое.
И в кольцах лет вести немой отсчет
Всему, что пронесется, протечет
На выезде, где в памятные годы
Простые не ходили пешеходы,
Где только по звонку, блюдя черед,
Машины — вниз — на площадь, на
народ,
Ныряли под ступенчатые своды
И снизу вырывались из ворот.
И стольких здесь она перевидала,
Встречая, провожая всякий раз,
Своих, чужих — каких там ни
попало,—
И отразилась в стольких парах глаз,
По ней скользнувших мимолетным
взглядом
В тот краткий миг, как проносились
рядом…
Нет, не бесследны в мире наши дни,
Таящие надежду иль угрозу.
Случится быть в Кремле — поди
взгляни
На эту неприметную березу.
Какая есть — тебе предстанет вся,
Запас диковин мало твой пополнит,
Но что-то вновь тебе напомнит,
Чего вовеки забывать нельзя…
* * *
На новостройках в эти годы
Кипела главная страда:
Вставали в заревах заводы,
Росли под небо города.
И в отдаленности унылой
За той большой страдой село,
Как про себя ни гомонило,
Уже угнаться не могло.
Там жизнь неслась в ином разгоне,
И по окраинам столиц
Вовсю играли на гармони,
Что на селе перевелись.
А тут — притихшие подворья.
Дворы, готовые на слом,
И где семья, чтоб в полном Оборе
Хоть в редкий праздник за столом?
И не свои друзья-подружки,
А, доносясь издалека,
Трубило радио частушки
Насчет надоев молока.
Земля родная, что же сталось,
Какая странная судьба:
Не только юность, но и старость —
Туда же, в город, на хлеба,
Туда на отдых норовила
Вдали от дедовских могил…
Давно, допустим, это было,
Но Ты-то сам когда там был?
МИХАИЛ ЛУКОНИН
(1918–1976)
ПРИШЕДШИМ С ВОЙНЫ
Нам не речи хвалебные,
Нам не лавры нужны,
Не цветы под ногами,
Нам, пришедшим с войны.
Нет, не это.
Нам надо,
Чтоб ступила нога
На хлебные степи,
На цветные луга.
Не жалейте,
не жалуйте отдыхом нас,
Мы совсем не устали.
Нам — в дорогу как раз!
Не глядите на нас с умилением,
не
Удивляйтесь
живым,—
Жили мы на войне.
Нам не отдыха надо
И не тишины.
Не ласкайте нас званьем:
«Участник войны»!
Нам — трудом обновить
ордена и почет!
Жажда трудной работы
нам ладони сечет.
Мы окопами землю изрыли,
пора
Нам точить лемехи
И водить трактора.
Нам пора
звон оружья —
на звон топора,
Посвист пуль —
на шипенье пилы
и пера.
Ты прости меня, милая,
Ты мне жить помоги.
Сам шинель я повешу,
Сам сниму сапоги.
Сам тебя поведу,
Где дома и гроза.
Пальцы, в пальцы вплету
И глазами — в глаза.
Я вернулся к тебе,
Но кольцо твоих рук —
Не замок,
не венок,
не спасательный круг.
СЕРГЕЙ НАРОВЧАТОВ
(1919–1981)
В ТЕ ГОДЫ
Я проходил, скрипя зубами, мимо
Сожженных сел, казненных городов
По горестной, по русской, по
родимой,
Завещанной от дедов и отцов.
Запоминал над деревнями пламя,
И ветер, разносивший жаркий прах,
И девушек, библейскими гвоздями
Распятых на райкомовских дверях.
И воронье кружилось без боязни,
И коршун рвал добычу на глазах,
И метил все бесчинства и все казни
Паучий извивающийся знак.