Жизнь моя не повторится дважды.Жизнь не песня, чтобы снова спетьТак или иначе, но однаждыМне придется тоже умереть.
Как бы я ни прожил свои годы,Я прошу у жизни: подариВкус воды и запах непогоды,Цвет звезды и первый взлет зари.
Пусть и счастье не проходит мимо,Не жалея самых светлых чувств.Если смерть и впрямь неотвратима,Как я жить и думать разучусь?
1935 г.
Мы ели хлеб и пили воду.Не до веселья было нам.Мы покоряли непогоду,Считая годы по зубам.
Я сохраню былую ярость,Войдя к потомкам поутру.У них, как памятник, состарюсь,Как память сдам, но не умру.
1936 г.
Мы жаркою беседой согревались,Мы папиросным дымом одевалисьИ у «буржуйки» сиживали так.В такие дни покой невероятен,А дым отечества и сладок и приятен,Окутавший наш проливной барак.
Он сбит в осенней непогоде вязкойС обычной романтической завязкой —В лесу, в дождях, в надежде и в дыму.Я потому об этом вспоминаю,Что лучшего я времени не знаю,По силе чувства равного ему.
Какое это было время, дети!Мы жили в тьме и вместе с тем на свете,На холоде у яростных костров.Мы спали под открытым небом, в доме,В кабинах экскаваторов и громеНеугомонных наших тракторов.
А по утрам хлебали суп из сечки,Приветливо дымящийся на печке,И были этим сыты до зари.Мы думали о вредности излишеств,Роскошнее не ведали из пиршеств,Чем с чаем подслащенным сухари.
Когда фундамент первый заложили,От счастья замерли, а впрочем, жилиНевероятно гордые собой.Мы день кончали песней, как молитвой,Работу нашу называли битвой.И вправду, разве это был не бой?!
Я не могу вам передать эпохи.Нет слов других, а эти, может, плохи.Я лучше случай расскажу один.Пришел сентябрь – в округе первый медник.Одел он свой протравленный передник,В его руках паяльник заходил.
Уже леса покрылись медным цветом,Последняя гроза прощалась с летом,Стремительнее двигалась вода.А тут еще нагрянул дождь-подстёга.Рекою стала главная дорога.Так с непогодой к нам пришла беда.
Вода в плотину бешено вгрызалась.Всю вражескую ненависть, казалось,Она в себя вобрала в эту ночь.Как мы тогда стремительно бежали,Как выросли в ту ночь; и возмужали,Готовые погибнуть, но помочь!
К утру, измотанные трудным боем,Мы поняли, что мы чего-то стоим.Мы вышли победителем ее.Белье сухое показалось негой,А дом из досок – сладостным ночлегом,Геройской славой – наше бытие.
1937 г.
1911–1941
Александр Акимович Гаврилюк родился в 1911 году в селе Заболотье, Бельского уезда, в Западной Украине.
Когда отца в 1914 году мобилизовали в царскую армию, семья Гаврилюков эвакуировалась в Петроград, затем жила в Воронежской и Харьковской губерниях. После Октябрьской революции семья возвращается в родное село, где отец Гаврилюка возглавлял революционный комитет. Однако вскоре эти земли были оккупированы белополяками.
А. Гаврилюк в 20-е годы стал активным общественно-политическим деятелем в среде революционной молодежи, вступил в коммунистическую партию.
В 1929 году А. Гаврилюк был арестован польской полицией и находился пять месяцев в тюрьме. В 1937 году его бросили в концентрационный лагерь Береза-Картузская. Вторично он попал в этот лагерь в 1939 году, его освободила Красная Армия.
Литературную деятельность начал в 1929 г. Первое стихотворение Александра Гаврилюка «Воспоминания политзаключенного» написано в тюрьме (впоследствии слова стихотворения стали текстом популярной революционной песни).
В 30-е годы А. Гаврилюк много писал, хотя подвергался постоянным преследованиям. После воссоединения Западной Украины с Советским Союзом вышел в свет его первый сборник «Стихи» (1941).
Погиб вместе со своим товарищем и другом по революционной и литературной работе Степаном Тудором в первый день Великой Отечественной войны во Львове от случайного попадания немецкой авиабомбы.
«Вот фрагмент березняцкой ограды: меж столбами колючка густая…»
Вот фрагмент березняцкой ограды: меж столбами колючка густая,Прочно скручена, спутана цепко, злыми, ржавыми свита узлами,В острых зубьях; натянута туго, путь в грядущее нам преграждая,Сплошь бурьяном глухим зарастая, – всюду, всюду она перед нами.На шипах этих птица повисла, что легко и свободно летела,И расшиблась об это железо, и застыла в смертельном бессильи.На дожде полиняло, обмякло мертвой ласточки легкое тело,Будто крик онемевший, в колючках безнадежно запутались крылья.Быстрой молнией птица сверкала в синеве, с облаками бок о бок.Жизнерадостным гордым полетом песню сердца она выражала.В лопухах, не заметив измены, позабыв о палаческой злобе,Вмиг разбила она свое сердце, разодрала колючкою ржавой.Что ей смысл этой мрачной ограды? Птицам трудно поверить, наверно,Что судьба человека прекрасна, словно доля порхающей птицы,Что, хоть кровь наших ног орошает путь тернистый и трудный безмерно,Всё ж мы видим, куда он ведет нас, и вперед не устанем стремиться.А ограду – скажу я пернатым – в гиблых топях несчастного краяВоздвигает презренное племя, мертвечиной пропахшая стая,И, бессильной сжираема злобой, за колючки она загоняетТех, что в первых шеренгах похода шли, сердцами наш путь озаряя.Пусть дорога всё круче и круче, пусть идти нам, измученным, тяжко,Никогда не свернем, не отступим, обнимая грядущее взглядом,Хоть не раз мы, должно быть, как эта без оглядки летевшая пташка,Раздерем свою грудь о железо… Вот фрагмент березняцкой ограды.