Свидание.
…И вообще, вообще, и вообще,
напоминание.
Ходит девочка в белом плаще
В этом мире —
В этом мире — далеко не потустороннем — хотя — вспомни, читатель.
— Куда же вы провалились?
— В колодец.
— Э, слабо.
— А мне — э — сильно — не нужно.
— Ну, ладно.
— Чудесно.
— Это вам.
— А нам?
— Нам предстоят великие дела.
— Я рано поутру — не шучу.
— Правильно?
— Прекратите со мною так разговаривать.
— И вы.
— Мгновенно. Что вам нужно? По-деловому.
— Ах, какой вы деловой!
— Вот что, ложитесь спать — снова.
— А я лягу — снова.
— А со мной?
— Миф.
Свиданье.
… Я ехала домой.
У пруда. Сидел бы и сидел. Вот так — на воду глядя. Не глядя. Посматривая. Так, знаете, равнодушно — как бы сказал — не ручаюсь, впрочем, — Ф. И. Тютчев. Редко бывает хорошо — но — вот получилось. Какая теплая огромная ночь. Костер в тумане — светит. Звезды — как всегда бывает за городом — в городах-то их просто нет, а тут — уж не знаю как их назвать — галактики, междугалактики, юпитеры, венеры и проч. — засверкали в таком чистом небе и так чисто сверкали — светились — скажем — что.
И утро приближалось волшебно.
У пруда.
Все блекло — постепенно, все блекло.
Птицы.
Раньше людей встают.
Рай здесь или ад — не знаю — смелости определять не берусь — да и наверно — наверняка — такое разделение устарело — рай или ад. Но пруд — хорошо. Звезда упала. Птицы. Все светлеет, светлеет, светлеет. Блекнет. Такое огромное и счастливое небо над головой. Меж-галактики исчезли, провалились в свои уж замуж невтерпеж галактики — птицы переговаривались, разговорились — с утра. Вот о чем они говорят? Праздный вопрос, праздный — я понимаю, — но — о чем? Светает. А все-таки — о чем? Какие-то у них свои дела. Недоступные. Хотел бы я, конечно, с ними поговорить — с птицами, но — они сами по себе, у них свои скворешники, нами повешенные, а то — эти уникальные сооружения — гнезда — а то — светлеет, к сожалению, светлеет, а мне — по — делам.
Раскланиваемся.
Столько поклонов — столько поклонов — прямо — институт поклонов.
Но — есть чему поклониться.
Прощай, эта вода. Прощай.
Н тут я заплакал. Это, конечно, ужасное зрелище, когда плачут — не женщины — хотя это не менее устрашающее зрелище — но — вот — никто не видел — единственное оправдание кроме воды — а впрочем, перед кем оправдываться?
Допустим, что помогал Гольфстрим.
Если, конечно, Гольфстрим это допустит, наше вмешательство в его, совсем от нас отдаленные, способы — выращивать в этих маленьких чудесных даниях, голландиях — и — где еще? — да больше и негде — тюльпаны, овощи — без парников — вообще — пораньше — в смысле зимы — снимать зимнее — солнышко — вот вам Гольфстрим, а мы — вмешиваемся — чисто внешне, разговорно — кто вмешается в заботы Гольфстрима? — Господь бог, которого, как утверждает Марина Цветаева, — нет. Но.
Может, ошибается, раз есть Гольфстрим?
Если все так разумно — и — неразумно?
Это же сочинить надо, Марина, сочинить.
Каждый человек — великое сочинение.
А кто?
Кто?
Почему надает снег. Почему у девочки волосы льняные. Почему — столько почему — страниц, Марина, не хватит — все — почему — почему люди счастливы и — несчастливы —