— Нет.
— Правильно. Ты будешь матросом. Сначала — баржа, а после, как говорится, весь мир у наших ног. Завтра утром мы уплывем отсюда. Свой новый адрес знаешь?
— Какой адрес?
— Адрес вот этого дома, номер квартиры.
— Забыл.
— Иди быстро посмотри и бегом назад.
— Теплые вещи брать?
— Никаких вещей. Завтра получишь форму.
— Маме сказать?
— Лучше мы ей потом скажем. Беги!
Шкипер смотрит сквозь решетку теннисного корта, как Алеша бежит к подъезду, пересекая двор. Он не возвращается довольно долго. Белый мяч туго отскакивает от ракеток. Мужчина спокойно ходит по своей половине, не торопясь бьет по мячу. Он совсем загонял ребят. Они прыгают по площадке, мечутся от сетки к задним линиям. Они отбиваются.
Почта. Девушка за столиком быстро подсчитывает буквы в телеграмме. Она читает текст подряд, без всякого выражения:
«Москва, Ново-Подмосковная, 2/5, кв. 7. Маховой А. Н. Я не хочу быть бухгалтером. Алеша».
— Пять девяносто, — говорит девушка и выписывает квитанцию.
Шкипер подает в окошко деньги. Алеша сидит на скамейке, разглядывая цветные плакаты гражданской авиации о стремительной перевозке почты в современных самолетах.
Алеша и шкипер едут в такси. Алеша показывает на шляпную коробку:
— Там шляпа?
— Откуда ты знаешь?
— У меня в такой коробке ежик живет. А зачем вам шляпа?
— Это подарок.
— Мы сейчас едем на день рождения?
— Нет, у нее уже был день рождения.
— Это у кого?
— А какая тебе разница?
— А что вы кричите?
— Слушай, называй меня на «ты». Мне так проще.
— Ладно. Ты капитан?
— Нет, я шкипер.
— Шкипер — это лоцман?
— Шкипер — это шкипер. Понятно?
— Нет.
— Капитан — это капитан, лоцман — это лоцман, боцман — это боцман, якорь — это якорь, шкипер — это шкипер, и ничего больше! Понятно?
— А что вы кричите?
— Опять «вы»!
— Что ты кричишь?
— Я не кричу, я тебе объясняю. Куда бы ты хотел поехать? Деньги у нас есть.
— Поехали обратно.
— Почему?
— Если ты все время будешь так кричать, у меня лопнут уши.
— Ты обиделся? Зря. У меня такой голос от работы. У бухгалтеров одни голоса, у шкиперов — другие. — Шкипер набрал воздуха в легкие и вдруг крикнул:
— Эй, на буксире! Малый вперед!
Шофер вздрогнул и резко затормозил.
Причал у Малого Каменного моста. Поздний вечер. Гаснут рекламы над крышами домов, гаснут фонари набережной. Громко бьют куранты Спасской башни. В ночном городе куранты слышны на самых дальних переулках, а здесь они рядом. Катя сидит на носу баржи, считая удары курантов.
Раз, два, три.
Всего двенадцать ударов. Полночь.
По широкому деревянному трапу на берег выводят лошадей. Их сопровождают женщины. Катя смотрит на лошадей. Рядом, зевая, стоит Павлик. Он накрыл плечи одеялом.
— Еще не вернулся? — спрашивает Павлик.
— Нет.
Лошади медленно сходят на берег.
— Я пошла.
— Куда?
— Искать.
— Где ты его найдешь?
— Не знаю. Где-нибудь.
— Ложись спать, он скоро придет.
— А я далеко не уйду. Я буду возвращаться сюда через каждый час и снова уходить, если его здесь не будет. — Катя сбегает на берег, оборачивается; у борта, отчаянно зевая, стоит Павлик. — Пусть он ждет меня!
— Слушаюсь.
Лошади идут мимо кинотеатра «Ударник», выходят на Каменный мост. Они идут спокойно и неторопливо, их никто не подгоняет, копыта звонко постукивают об асфальт. За мостом лошадей ведут вверх по улице, а Катя сворачивает к Александровскому саду.
Она идет вдоль невысокой ограды, а в саду на скамейках целуются, и у деревьев тоже целуются, и навстречу ей идет парень, обнимая девушку.
Катя поднимается на пустую Красную площадь, идет к Мавзолею. Она видит торжественную смену караула.
Катя спускается к Москве-реке, идет вдоль набережной, отворачиваясь от тех, кто целуется.
Катя медленно идет над рекой, внизу деревянная пристань, покачиваются лодки, река течет неслышно, она гладкая и темная, от нее прохладно.
Катя видит человека, сидящего на ступеньках у самой воды. Он что-то бросает в воду. Катя спускается ближе, и теперь она видит, что человек бросает в воду разобранные части пистолета. Это пожилой, крепкий мужчина в простой куртке и белой рубашке без галстука. Он выбросил последнюю часть пистолета и молча смотрит на воду. Катя садится рядом на ступеньку. Человек не сразу замечает ее.