— Споем?.. — предложил Митя.
— Я уже говорил… — сказал Леша. — Не умею…
— Жалко, — опечалился Митя.
— Ты сам спой, — предложил Леша. — А я делом займусь. А то совсем ночь…
«Та-а-ам, за рекою-ю-ю, та-а-ам за голубо-о-ою…» — тянул Митя старательно и от старания слегка фальшивил.
Леша выкладывал на траву пакеты, проволоку.
— Помочь? — спросил Митя, на мгновение прервал пение.
— Не надо, — сказал Леша. — Пой…
тянул Митя, поглядывая украдкой на небо, а Леша, не торопясь, обходил поле, ставил свои механизмы, тянул проволоку между ними, и гипсовая его рука белела то там, то тут на темном фоне леса.
Стемнело. В небе сверкнул серн молодого месяца, а на поляне белели два пятнышка — Митин плащ да Лешин гипс. Туман ушел. Тихо было, и только опять далеко кукушка куковала.
— Спел? — спросил Леша мрачно.
— Спел.
— Значит, прилетит?
— Прилетит. Колодки видел?
— Видел. Еще спой.
— Хватит, — сказал Митя. — Я уже кончил.
— И я кончил, — сказал Леша еще мрачнее, а Митя не ответил.
— Слушай, — сказал Леша мягко, тактику переменил. — Ну, посидели, выпили, песню спели. Все хорошо, да?
— Хорошо, — согласился Митя без энтузиазма.
— До утра здесь, конечно, просидеть можно, но холодно…
— Тебе чего? — напрямик спросил Митя.
— Ничего, — сказал Леша устало. — Давай я для тебя фейерверк шарахну. Я шарахну для тебя, и домой поедем. Фигурный. С россыпью. А?
— Никуда я не поеду.
— Будешь ждать?
— Буду, — ответил Митя твердо. — Колодки видел?
— Видел, — сказал Леша стальным голосом. — Я уже все видел, Митя. II всему есть предел. Ты играй, но не заигрывайся. Я тут один зритель. Остальное — неживая природа…
— А ты, Леша, пошляк. Такое встречается. Редко, но бывает.
— Все? — спросил Леша.
— Все, — сказал Митя.
— Ладушки, — сказал Леша, решительно повернулся и пошел в центр поля.
— Ты куда? — Митя вскочил.
— Не напрасно мы старались! Ох, старались! — шептал Леша сам себе горестно, на Митю не оборачиваясь. — Не напрасно вы смеялись! Ах, смеялись.
— Леша! — опять крикнул Митя, но Леша, так и не обернувшись, ловко дернул провод, зацепил что-то ногой… Раздался взрыв, и Леша исчез в дыму.
А над поляной в темное небо взлетели огненные шары, — возгорались на лету и расплывались — красные, голубые, лиловые, оранжевые — причудливыми цветами. Гремели петарды. Грандиозный фейерверк рассыпался искрами. Все в нем было безукоризненно. Ритм, цвет, внезапность номеров. Все волшебно.
Когда дым на поляне рассеялся, Митя увидел Лешу. Он стоял там же и черного лица не вытирал.
— Прилетит, значит? — опять спросил он.
— Прилетит, — ответил Митя.
— Ждать будешь?
— Буду.
— Ладно, — сказал Леша. — Я тогда пошел. — Повернулся и пошел. Митя глядел вслед.
— Леша! — крикнул он. — Велосипед возьми. Я думаю, одной рукой управишься.
— А я думаю — погорячился доктор! — крикнул ему Леша. — Зря тебя отпустил!..
Он не оборачиваясь шел через деревья — прямой, независимый. Рука крылом белела.
Митя остался на поляне один… Дым рассеивался долго еще.
Ночь текла неторопливо. Митя блуждал перелеском, собирал сучья. Поджег костер. Костер горел ярко, стрелял. Митя сидел рядом. Ждал.
Так ждал он час, и еще час, и еще. Рассвет занимался. Костер потух давно, и слабый дымок поднимался в блеклое небо. Ветер нес облака.
…Отсюда — с бесшумного ее лета — рассвет ощущался тоже. Быть может, острее даже, чем там, на земле. Проплывали зеленые острова, и море тянулось долго — зеленое тоже, ах, нет, — синее, голубое, с белым, — все тихо было, и шум моторов до слуха ее не долетал. Потом пошли бесконечные поля — опять зеленые, потом золотые, — и смутные окна озер голубели средь них, и реки — синими венами, нет, деревами, расщепляясь в вершинах, — растекались по летней земле.
Она снизилась — тогда различимы стали одинокие домики вдоль бесконечных дорог и листва нечастых деревьев и некошеные луга в бедных цветах — Россия. Некоторые из цветов узнавала она отсюда, сверху, с лета: горяще-синие — васильки, белые, с едва различимыми желтыми отметинами, — ромашки, это помнила.
Река, и лес, и поляна плыли навстречу, приближаясь, и Наташа увидела его отсюда сразу — сидит, головы не поднимая, плащ его белый, знакомый, велосипед в траве — спицы поблескивают — сверху на очки похож, и пятно от костра — темное, и поляна вся в бурых каких-то пятнах, будто в подпалинах…