Все замолкнут телефоны,
Заметет метель порог.
Где сороки? Где вороны?
Где скрывается сурок?
Сто ворон и сто сорок —
Сто надежд и сто подмог.
И — еще один сурок!
Помогите, если можно,
Я бы вам всегда помог.
Сто ворон и сто сорок
Проводами — прыг да скок!
А мороз жесток, жесток,
Провода — плохой шесток!
Но мороз им не преграда
Посреди большой зимы.
Если надо — значит, надо,
Если нужно — вот и мы!
Сто ворон и сто сорок —
Сто надежд и сто подмог!
А четыре сотни крыльев —
Это просто эскадрилья!
Это полк спасителей —
Снегоочистителей!
Снег ложится на кусты —
Провода опять чисты,
Натянулись провода —
Отошла от нас беда.
Сто ворон и сто сорок
Оказались людям впрок.
А внизу стоял сурок,
Он никак взлететь не мог,
Потому что грызуны
От рождения грузны.
СОН
Там, за рекою,
Там, за голубою,
Может, за Окою —
Дерево рябое.
И вода рябая,
Желтая вода,
Еле выгребая,
Я по ней гребу.
Дерево рябое
На том берегу.
Белая вода —
Ты не море,
Горе — не беда,
Просто горе.
КВАЗИМОДО[10]
О, Квазимодо, крик печали,
Собор, вечерний разговор,
Над ним сегодня раскачали
Не медный колокол — топор.
Ему готовят Эсмеральду,
Ему погибнуть суждено,
Он прост, как негр, как эсперанто,
Он прыгнет вечером в окно.
Он никому вокруг не нужен,
Он пуст, как в полночь Нотр-Дам,
Как лейтенант в «Прощай, оружье»,
Как Амстердам и Роттердам,
Когда кровавый герцог Альба
Те города опустошил
И на тюльпаны и на мальвы
Запрет голландцам наложил.
А Квазимодо, Квазимодо
Идет, минуя этажи.
Молчат готические своды,
Горят цветные витражи.
А на ветру сидят химеры,
Химерам виден далеко
Весь город Франса и Мольера,
Люмьера, Виктора Гюго.
И, посмотрев в окно на кучи
Зевак, собак, на голь и знать,
Гюго откладывает ручку,
Зевает и ложится спать.
«То ли страсти поутихли…»
То ли страсти поутихли,
То ли не было страстей,
Потерялись в этом вихре
И пропали без вестей
Люди первых повестей.
На Песчаной — все песчанно,
Лето, рвы, газопровод,
Белла с белыми плечами[11],
Пятьдесят девятый год,
Белле челочка идет.
Вижу четко и нечетко —
Дотянись — рукой подать:
Лето, рвы и этой челки
Красно-рыжей благодать.
Над Москвой-рекой ходили,
Вечер ясно догорал,
Продавали холодильник,
Улетали за Урал.
«Разговор о чебуреках поведем…»
Разговор о чебуреках поведем,
Посидим на табуретах, попоем
О лесах, полях, долинах, о тебе,
О сверкающих павлинах на воде.
Ах, красавица, красавица моя.
Расквитаемся, уеду в Перу я,
В Перу, Перу буду пить и пировать,
Пароходы буду в море провожать.
По широкой Амазонке поплыву
И красивого бизона подстрелю.
Из бизона я сошью себе штаны,
Мне штаны для путешествия нужны.
Вижу я — горят Стожары, Южный Крест
Над снегами Кильманджаро и окрест.
И река течет с названьем Лимпопо,
И татарин из Казани ест апорт.
Бывают крылья у художников
Бывают крылья у художников,
Портных и железнодорожников,
Но лишь художники открыли,
Как прорастают эти крылья.
вернуться
10
Об истории этого стихотворения читайте воспоминания кинодраматурга Н. Б. Рязанцевой (первой жены Г. Шпаликова) — «Искусство кино». 1993, № 10, с. 84.