Магнием молний мигала гроза?
Приблизимся — чуют, рыбищи вздрагивают,
Чтоб после, встретясь с земным теплом,
Я долго бредил, как, жилы натягивая,
Покойница плоским плещет хвостом.
Пройдем — и смиряется туша острожная,
Вновь таинства жизни не заверша,
Вновь коченеет, живым встревоженная,
Живьем замороженная рыбья душа.
РАЗНОЕ
Кофетуа
Кофетуа! Пред нищенкой убогой,
Беспутной, бледнолицей, босоногой,
Он снял с чела свой царственный венец,
Он ввел ее при трубах во дворец.
Встал на колено, сам в блестящих латах,
Она — на троне, с подолом в заплатах.
В его глазах — и грусть, и страсть, и боль, —
А может быть, безумен был король?
Она в окно косилась то и дело
И на парче не долго усидела, —
Она поцеловала короля,
Безумств его державных не деля,
И с вольными желаньями не споря,
Сбежала вниз на влажный берег моря,
Забыла вмиг, что было наверху,
И к рыбакам присела есть уху.
На севере, в краю утесов черных
И валунов и злачных пастбищ горных,
Где царствовал певец Кофетуа,
О нищенке досель живет молва.
Там девушки зимою перед жаром
Поют о ней, о добром и о старом.
Рыбачка
Меня прозвали в гавани загадкой.
Я нищая, кормлю свою семью, —
Зеленых рыб приезжим продаю
И косолапых крабов с плотью сладкой.
Чего заглядываешься украдкой
На красоту рыбацкую мою?
Дай мне монету — я тебе спою,
И затомишься здешней лихорадкой.
Была бы я Мадонною Ветров,
Когда бы не оранжевая кожа,
Не прядь на лбу, приманка моряков.
Но будто я и на сирен похожа, —
Их у восточных ловят островов, —
И быть могла б возлюбленною дожа.
Симонетта
О четкий очерк девочки невзрачной!
Приковывают помыслы мои
Две разноцветных маленьких змеи
Вкруг шеи, слишком хрупкой и прозрачной.
В долине той, не пышной и не злачной,
Стеклянные следят глаза твои
Изысканные, на конях, бои
Ревнителей твоей постели брачной.
Нагие ветви жалобной весны
На синеве без солнца, без тумана.
Вокруг тебя предметы все полны
Предчувствием кончающихся рано,
И на стигийский мрак обречены
Опущенные веки Джулиано.
Тинторетто
Верьте небу в зрачке человека.
Чудный миг — из груди молодой
Брызжет ввысь олимпийское млеко,
Порождая звезду за звездой.
Непорочная дева Диана
Родила в золотых облаках.
Крепко тельце ее мальчугана
У служанки на мощных руках.
Раздались облака-исполины —
И земная сквозит синева.
Вьется шелк, и пестреют павлины
У девических ног Божества.
Будда
Пальцы правой руки упокоились в левой ладони;
Вверх пятою ступни прикасаются к бронзе колен.
Я принес бы цветов и возжег бы ему воскурений,
Но не нужен ему ни жасмина, ни ладана тлен.
Выраженье лица — словно долго страдавшее тело
Облегчение чувствует; он осторожно следит
За мгновеньями, зная, что боль навсегда отлетела,
Что теперь бестревожно он веки веков просидит.
Он избавлен от мира. Сама безысходная вечность
Не нарушит покоя, — обрел он предел тишины.
И при чем здесь божественность духа? При чем человечность?
Не живет и не мыслит; к нему не слетают и сны.
Только отдых от мук: от корысти, от злости, от хвори,
Многолюдства и голода. Бронзовый лотос плывет.
Розовеют зубцы отрешенных тибетских нагорий.
Кто живет, тот страдает. Блаженствующий не живет.
Карфаген
На улицах, на площадях движенье.
Вы, матери, падите на колена!
Детей своих, надежду Карфагена,
Отцы ведут на праздник их сожженья.
Учуяв сладких тел уничтоженье,