Нет ночей, чтоб отзвук поцелуя не будил безгубые улыбки. Нет людей, чтоб возле колыбели конских черепов не вспоминали.
Ведь одно отыскивают розы лобной кости лунные рельефы. И одно умеют наши руки подражать корням захороненным.
Как в сердцах детей я затерялся, я не раз затеривался в море. Мореход слепой, ищу я смерти, полной сокрушительного света.
XII
ГАЗЕЛЛА ОБ УТРЕННЕМ РЫНКЕ
Я под аркой Эльвиры буду ждать на пути, чтоб узнать твое имя и, заплакав, уйти.
Что за луны льдом озерным на лице твоем застыли? Как в заснеженной пустыне твой костер собрать по зернам? Твой хрусталь колючим терном кто задумал оплести?..
Я под аркой Эльвиры буду ждать на пути, чтобы взгляд твой пригубить и, заплакав, уйти.
Ранит голос твой весенний среди рыночного крика! Сумасшедшая гвоздика, затерявшаяся в сене! Как близка ты в отдаленье, а вблизи - не подойти...
Я под аркой Эльвиры буду ждать на пути, чтобы бедер коснуться и, заплакав, уйти.
КАСЫДЫ
I
КАСЫДА О РАНЕННОМ ВОДОЮ
Хочу спуститься в глубь колодца, хочу подняться лестницей крутою, чтобы увидеть сердце, ужаленное темною водою.
Теряя силы, бредил мальчик в венке из инея и крови. Ключи, колодцы и фонтаны клинки скрестили в изголовье. О вспышки страсти, всплески лезвий, о белой смерти пение ночное! О желтый прах сыпучего рассвета среди пустыни зноя! Один на свете, бредил мальчик с уснувшим городом в гортани. Прожорливую тину заклинало приснившихся фонтанов бормотанье. Агония дугою выгибалась и, выпрямляясь, холодела. Сплелись двумя зелеными дождями агония и тело.
Хочу спуститься в глубь колодца, и черпать смерти снадобье густое, и впитывать ее замшелым сердцем, чтобы найти пронзенного водою..
II
КАСЫДА О ПЛАЧЕ
Я захлопнул окно, чтоб укрыться от плача, но не слышно за серой стеной ничего, кроме плача.
Не расслышать ангелов рая, мало сил у собачьего лая, звуки тысячи скрипок на моей уместятся ладони.
Только плач - как единственный ангел, только плач - как единая свора, плач - как первая скрипка на свете, захлебнулся слезами ветер и вокруг - ничего, кроме плача.
III
КАСЫДА О ВЕТВЯХ
В Тамарите - сады и своры, и собаки свинцовой масти ждут, когда опустеют ветви, ждут, когда их сорвет ненастье.
Есть там яблоня в Тамарите, грозди слез ее ветви клонят. Соловей там гасит рыданья, а фазан их пепел хоронит.
Не печалятся только ветви одного они с нами склада: в дождь не верят и спят так сладко, словно каждая стала садом.
На коленях качая воду, ждали осени две долины. Шло ненастье слоновьим шагом, частокол топча тополиный.
В Тамарите печальны дети, и всю ночь они до восхода ждут, когда облетят мои ветви, ждут, когда их сорвет непогода.
IV
КАСЫДА О ПРОСТЕРТОЙ ЖЕНЩИНЕ
Видеть тебя нагой - это вспомнить землю. Ровную землю, где ни следа подковы. Землю без зелени, голую суть земную, замкнутую для времени: грань алмаза.
Видеть тебя нагою - постигнуть жажду ливня, который плачет о хрупкой плоти, и ощутить, как море дрожит и молит, чтобы звезда скатилась в его морщины.
Кровь запоет по спальням, и станет эхом, и тишину расколет клинком зарницы но не тебе дознаться, в каких потемках спрячется сердце жабы и сон фиалки.
Бедра твои - как корни в борьбе упругой, губы твои - как зори без горизонтов. Скрытые в теплых розах твоей постели, мертвые рты кричат, дожидаясь часа.
V
КАСЫДА О БЕЗДОМНОМ СНЕ
Жасмин и бык заколотый. Светает. Булыжник. Арфа. Карта. Полудрема. Быком жасмина девушка рядится, а бык - исчадьем сумрака и рева.
Будь это небо маленьким ребенком, полночи бы жасмином расцветало и бык нашел бы синюю арену с неуязвимым сердцем у портала.
Но это небо - стойбище слоновье, жасмин - вода, но тронутая кровью, а девушка - ночной букет забытый, у подворотни брошенный на плиты.
Жасмин и бык. И люди между ними в пустотах сна подобны сталактитам. Слоны и облака сквозят в жасмине, и девичий скелет - в быке убитом.
VI
КАСЫДА О НЕДОСЯГАЕМОЙ РУКЕ
Я прошу всего только руку, если можно, раненую руку. Я прошу всего только руку, пусть не знать ни сна мне, ни могилы.
Только б алебастровый тот ирис, горлицу, прикованную к сердцу, ту сиделку, что луну слепую в ночь мою последнюю не впустит.
Я прошу одну эту руку, что меня обмоет и обрядит. Я прошу одну эту руку, белое крыло моей смерти.
Все иное в мире - проходит. Млечный след и отсвет безымянный. Все - иное; только ветер плачет о последней стае листопада.
VII
КАСЫДА О РОЗЕ
Роза, уже становясь неземною, искала не утренний проблеск искала иное.
Не жаждала света, ни тьмы не просила, ни зноя рубеж полусна-полуяви, искала иное.
Роза, застыв под луною, на небе искала не розу искала иное.
VIII
КАСЫДА О ЗОЛОТОЙ ДЕВУШКЕ
В воде она застыла и тело золотое затон позолотило.
Лягушками и тиной пугало дно речное. Пел воздух соловьиный и бредил белизною. Ночь таяла в тумане, серебряном и светлом, за голыми холмами под сумеречным ветром.
А девушка вздыхала, над заводью белея, и заводь полыхала.
Заря горела ясно, гоня стада коровьи, и, мертвая, угасла с венками в изголовье. И соловьи рыдали с горящими крылами, а девушка в печали расплескивала пламя.
И тело золотое застыло цаплей белой над золотой водою.
IX
КАСЫДА О СМУТНЫХ ГОРЛИЦАХ
Две горлицы в листьях лавра печалились надо мною. Одна из них была солнцем, другая была луною. Спросил я луну: Сестрица, где тело мое зарыли? Над сердцем моим, - сказала, а солнце раскрыло крылья. И я вдалеке увидел, по пояс в земле шагая, две снежных орлицы взмыли, п девушка шла нагая. Спросил я у них: Сестрицы, где тело мое зарыли? Над сердцем, - луна сказала, а солнце сложило крылья. И я двух нагих голубок увидел в тени орлиной и были одна другою, и не было ни единой. """"""""
Федерико Гарсиа Лорка
Стихи разных лет ЭТО - ПРОЛОГ
В этой книге всю душу я хотел бы оставить. Эта книга со мною на пейзажи смотрела и святые часы прожила.
Как больно за книги! Нам дают они в руки и розы, и звезды, и медленно сами уходят.