дороги скрыла чешуей
багряно-розовой и нежной,
а в моросящих капель рой
вплела седины бури снежной.
Стоит продрогший голый лес,
чертя скелетом серость неба,
из недалеких, мглистых мест
идет, неся фату невест,
зима, как молодая дева. 1971
КАРУСЕЛЬ
Я не девчонка, ты не молод.
Скажи мне, что же завело
Нас в балаганный этот город,
Не детства ль дальнего тепло?
Летят цветами парашюты,
Сплошной сливаются дугой,
Однообразием маршрутов
Напоминают жизнь порой.
О карусельная бравада
Скрути и снова раскрути,
Мелькнет стремительным каскадом
Поток предметов впереди.
И взрослые в самозабвенье
Довольны детскою игрой,
Хоть ветра хлесткого гоненье
Дыханье сводит над горой.
Эх, нам бы тоже прокатиться
И с говорком, и с ветерком.
Пусть карусельный вальс кружится
Под неба синим потолком.
И замираю перед кручей,
И под откос лечу стремглав.
Но знаю, скоро мне наскучит
Ненастоящий риск и страх,
Аттракционная опасность
И невзаправдашный герой.
Вдруг скукой проступает ясность:
Нет страха больше пред горой.
И в жизни так подчас бывает.
В душевной скупости порой
Мы чувств больших не замечаем,
Влечет нас имитаций рой.
Все кажется не тем, не так,
а мысли вьются лабиринтом,
вдали просвета теплый з
вдали просвета теплый знак,
но ближе и его не видно,
и торжествуют темнь и мрак.
То страсть, иль детская забава
всему и всем наперекор,
дарят то сладость, то отраву,
в который раз переговор,
как птичий клокот предосенний
ведут надежда и сомненья.
И третьим строгим резонером
бесстрастно этот спор сужу,
рассудок в ту игру партнером,
пожалуй, все же призову.
Ну, что ж, посмотрим -- в поединке
сейчас сразятся в сотый раз,
и вот сомнения на ринге,
и, словно фея на картинке,
надежда светом теплит глаз.
Кому щиты, кому-то копья.
Надежда хрупкая моя,
я знаю, что ни стона, вопля
ты не издашь, и боль храня,
себя отдашь на поруганье
сомненьям язвенным и злым,
и рухнешь тихо без стенанья.
Уйдешь рассветом молодым.
И резонерское бесстрастье
вдруг сгинет снегом в вешний день.
Я вновь с тобой, в твоей я власти
надежда на любовь и счастье,
и ускользнет сомнений тень. 1971
ЗОЛУШКА
Иногда не жизнь, а сказка,
иногда -- наоборот,
Золушка, белей ромашки,
в бальном платьице идет
вдоль шеренг шутов, придворных,
разнаряженных гостей,
и с поклоном все покорно,
совершенно непритворно,
угодить стремятся ей.
С детства всем давно знакома
эта сказка, но конец
изменить бы ей немного:
бедной Золушке гонец
не сумел, ее не встретив,
сказочный вернуть башмак.
Рухнул замок -- был он светел,
хоть строитель был простак.
Но когда одни руины
вдруг остались от него,
то знакомую картину
я узрела -- жизнь-рутину,
грез несбыточных песок.
И на этом пепелище,
удивленной и смешной,
я стою с сумою нищей
и с раздробленной душой.
Но опять я в сказку верю,
жизнь -- не сказка, знать должна,
но опять в распашку двери -
сказка очень мне нужна. 1971
ГРУСТЬ
Я не стремлюсь открыть Америку,
и мне поверьте, что не тщусь
душевной подменять истерикой
свою светящуюся грусть.
Не обесцветит увяданием,
не обессмыслит забытьем,
а тихим нежным поминанием
заставит вспомнить о былом.
В сумбурной толчее веселья,
в час суетни и толкотни,
или бездумного безделья
меня вдруг осеняешь ты.
Не станет ритм панихидным,
не станет музыка псалмом,
самопризнание -- обидным,
и скучным -- день, и серым -- дом.
Я грустью слишком громкий хохот,
и резкость шутки, и разгул
смягчу, разнежу гул и грохот,
чтоб ветер грубых слов не дул.
Все чище станет и светлее,
все звуки запоют, звеня,
я не зову тебя, не смею,
ты, знаю, рядом -- грусть моя. 1971
СЛОВО
Звенит веселая капель,
Шумит река, синеет небо,
за мартом движется апрель,
еще в снегах незрелость хлеба.
Звенит, пиликает, поет,
дневными красками играя,
бежит стремительно вперед
июнь лучистый вслед за маем.
Так день за днем, за часом час,
скорей, чем с солнцем, с непогодой
все изменяет время в нас,
нет перемен в временах года.
Все те же дивные черты
в прелестной осени багряной,
наивно-детские мечты
вселяет запах леса пряный.
Сверканье молний, гром грозы,
дождя немолчный долгий шорох,
и тот же стрекот стрекозы
рождает в ком-то мыслей ворох.
Быть может, много лет назад
впервые очень удивились,
вкусив дурманом запах трав,
и шумом леса насладившись,
в стихе озвучить этот шум
и этот лес, и это небо
мечтой вознесся человек,
он возжелала не только хлеба.
Из кратких неумелых слов
сложил свой первый гимн не звонкий.
Про одомашненных коров,
иль может быть о древнем клене.
Понял великий человек
великое значенье слова -
оно собою метит век,
в нем мощь разряда грозового.
И тайна власть ему даря,
вершины прахом повергая,
несет в волшебные края,
где нет границ у ада, рая,
где перемучит, доведет
оно до боли, до экстаза,
чтоб воскресить в улыбке рот
иль угол скошенного глаза.
Охотник, гончий уже вовек
бежишь, летишь вослед за словом,
о гордый, мудрый человек,
сидишь над ним подледным ловом.
Оно ж скользит, дрожит, дразнит
вдруг провалится, словно в яму,
слеза дорогу вдоль ланит
проложит, а оно упрямо.
Оно не сжалится само,
найди его средь волн и бури
в водовороте чувств и снов,
кусая губы, брови хмуря.