- В зимней истоме у матери в доме Спи, как ржаное зерно в черноземе, И не заботься о смертном конце.
- Без сновидений, как Лазарь во гробе, Спи до весны в материнской утробе, Выйдешь из гроба в зеленом венце. Арсений Тарковский. Стихи разных лет. Москва, "Современник" 1983.
* * * Я тень из тех теней, которые, однажды Испив земной воды, не утолили жажды И возвращаются на свой тернистый путь, Смущая сны живых, живой воды глотнуть.
Как первая ладья из чрева океана, Как жертвенный кувшин выходит из кургана, Так я по лестнице взойду на ту ступень, Где будет ждать меня твоя живая тень.
- А если это ложь, а если это сказка, И если не лицо, а гипсовая маска Глядит из-под земли на каждого из нас Камнями жесткими своих бесслезных глаз... Арсений Тарковский. Стихи разных лет. Москва, "Современник" 1983.
* * * Сколько листвы намело. Это легкие наших деревьев, Опустошенные, сплющенные пузыри кислорода, Кровли птичьих гнездовий, опора летнего неба, Крылья замученных бабочек, охра и пурпур надежды На драгоценную жизнь, на раздоры и примиренья. Падайте наискось наземь, горите в кострах, дотлевайте, Лодочки глупых сильфид, у нас под ногами. А дети Северных птиц улетают на юг, ни с кем не прощаясь. Листья, братья мои, дайте знак, что через полгода Ваша зеленая смена оденет нагие деревья. Листья, братья мои, внушите мне полную веру В силы и зренье благое мое и мое осязанье, Листья, братья мои, укрепите меня в этой жизни, Листья, братья мои, на ветвях удержитесь до снега. Арсений Тарковский. Стихи разных лет. Москва, "Современник" 1983.
* * * В последний месяц осени, на склоне Суровой жизни, Исполненный печали, я вошел В безлиственный и безымянный лес. Он был по край омыт молочно-белым Стеклом тумана. По седым ветвям Стекали слезы чистые, какими Одни деревья плачут накануне Всеобесцвечивающей зимы. И тут случилось чудо: на закате Забрезжила из тучи синева, И яркий луч пробился, как в июне, Как птичьей песни легкое копье, Из дней грядущих в прошлое мое. И плакали деревья накануне Благих трудов и праздничных щедрот Счастливых бурь, клубящихся в лазури, И повели синицы хоровод, Как будто руки по клавиатуре Шли от земли до самых верхних нот. Арсений Тарковский. Стихи разных лет. Москва, "Современник" 1983.
ГРИГОРИЙ СКОВОРОДА Не искал ни жилища, ни пищи, В ссоре с кривдой и с миром не в мире, Самый косноязычный и нищий Изо всех государей Псалтыри.
Жил в сродстве горделивый смиренник С древней книгою книг, ибо это Правдолюбия истинный ценник И душа сотворенного света.
Есть в природе притин своеволью: Степь течет оксамитом под ноги, Присыпает сивашскою солью Черствый хлеб на чумацкой дороге,
Птицы молятся, верные ве 1000 ре, Тихо светят речистые речки, Домовитые малые звери По-над норами встали, как свечки.
Но и сквозь обольщения мира, Из-за литер его Алфавита, Брезжит небо синее сапфира, Крыльям разума настежь открыто. Арсений Тарковский. Стихи разных лет. Москва, "Современник" 1983.
* * *
Мир ловил меня, но не поймал.
Автоэпитафия Гр.Сковороды
Где целовали степь курганы Лицом в траву, как горбуны, Где дробно били в барабаны И пыль клубили табуны,
Где на рогах волы качали Степное солнце чумака, Где горькой патокой печали Чадил костер из кизяка,
Где спали каменные бабы В календаре былых времен И по ночам сходились жабы К ногам их плоским на поклон,
Там пробирался я к Азову: Подставил грудь под суховей, Босой пошел на юг по зову Судьбы скитальческой своей,
Топтал чебрец родного края И ночевал - не помню где, Я жил, невольно подражая Григорию Сковороде,
Я грыз его благословенный, Священный, каменный сухарь, Но по лицу моей вселенной Он до меня прошел, как царь;
Пред ним прельстительные сети Меняли тщетно цвет на цвет. А я любил ячейки эти, Мне и теперь свободы нет.
Не надивуюсь я величью Счастливых помыслов его. Но подари мне песню птичью И степь - не знаю для чего.
Не для того ли, чтоб оттуда В свой час при свете поздних звезд, Благословив земное чудо, Вернуться на родной погост. Арсений Тарковский. Стихи разных лет. Москва, "Современник" 1983.
ПРИАЗОВЬЕ На полустанке я вышел. Чугун отдыхал В крупных шарах маслянистого пара. Он был Царь ассирийский в клубящихся гроздьях кудрей. Степь отворилась, и в степь, как воронкой ветров, Душу втянуло мою. И уже за спиной Не было мазанок; лунные башни вокруг Зыблились и утверждались до края земли, Ночь разворачивала из проема в проем Твердое, плотно укатанное полотно. Юность моя отошла от меня, и мешок Сгорбил мне плечи. Ремни развязал я, и хлеб Солью посыпал, и степь накормил, а седьмой Долей насытил свою терпеливую плоть. Спал я, пока в изголовье моем остывал Пепел царей и рабов и стояла в ногах Полная чаша свинцовой азовской слезы. Снилось мне все, что случится в грядущем со мной. Утром очнулся и землю землею назвал, Зною подставил еще неокрепшую грудь. Арсений Тарковский. Стихи разных лет. Москва, "Современник" 1983.
ПУШКИНСКИЕ ЭПИГРАФЫ
1
Что тревожишь ты меня,
Что ты значишь...
Стихи, сочиненные ночью
во время бессонницы
Разобрал головоломку Не могу ее сложить. Подскажи хоть ты потомку, Как на свете надо жить
Ради неба или ради Хлеба и тщеты земной, Ради сказанных в тетради Слов идущему за мной?
Под окном - река забвенья, Испарения болот. Хмель чужого поколенья И тревожит, и влечет.
Я кричу, а он не слышит, Жжет свечу до бела дня, Будто мне в ответ он пишет: "Что тревожишь ты меня?"
Я не стою ни полслова Из его черновика. Что ни слово - для другого, Через годы и века.
Боже правый, неужели Вслед за ним пройду и я В жизнь из жизни мимо цели, Мимо смысла бытия?
2
Как мимолетное виденье,
Как гений чистой красоты...
К ***
Как тот Кавказский Пленник в яме, Из глины нищеты моей И я неловкими руками Лепил свистульки для детей.
Не испытав закала в печке, Должно быть, вскоре на куски Ломались козлики, овечки, Верблюдики и петушки.
Бросали дети мне объедки, Искусство жалкое ценя, И в яму, как на зверя в клетке, Смотрели сверху на меня.
Приспав сердечную тревогу, Я забывал, что пела мать, И научился понемногу Мне чуждый лепет понимать.
Я смутно жил, но во спасенье Души, изнывшей в полусне, Как мимолетное виденье, Опять явилась Муза мне,