* * * Ни до серебряной и ни до золотой, всем ясно, я не доживу с тобой. Зато у нас железная была по кромке смерти на войне прошла. Всем золотым ее не уступлю: всё так же, как в железную, люблю. 1949 Ольга Берггольц. Собрание сочинений в трех томах. Ленинград, "Художественная Литература", 1988.
ФЕОДОСИЯ
Юрию Герману
Когда я в мертвом городе искала ту улицу, где были мы с тобой, когда нашла - и всё же не узнала . . . . . . . . . . . . . . . . . А сизый прах и ржавчина вокзала!
...Но был когда-то синий-синий день, и душно пахло нефтью, и дрожала седых акаций вычурная тень... От шпал струился зной - стеклянный,
зримый,дышало море близкое, а друг, уже чужой, но всё еще любимый, не выпускал моих холодных рук. Я знала: всё. Уже ни слов, ни споров, ни милых встреч...
И всё же будет год: один из нас приедет в этот город и всё, что было, вновь переживет. Обдаст лицо блаженный воздух юга, подкатит к горлу незабытый зной, на берегу проступит облик друга неистребимой радости земной. О, если б кто-то, вставший с нами рядом, шепнул, к а к и е движутся года! Ведь лишь теперь, на эти камни глядя, я поняла, что значит - "никогда", что прошлого - и то на свете нет, что нет твоих свидетелей отныне, что к самому себе потерян след для всех, прошедших зоною пустыни... 1935, 1947, Феодосия Ольга Берггольц. Собрание сочинений в трех томах. Ленинград, "Художественная Литература", 1988.
* * * О, не оглядывайтесь назад, на этот лед,
на эту тьму; там жадно ждет вас
чей-то взгляд, не сможете вы не ответить ему.
Вот я оглянулась сегодня... Вдруг вижу: глядит на меня изо льда живыми глазами живой мой друг, единственный мой - навсегда, навсегда.
А я и не знала, что это так. Я думала, что дышу иным. Но, казнь моя, радость моя, мечта, жива я только под взглядом твоим!
Я только ему еще верна, я только этим еще права: для всех живущих - его жена, для нас с тобою - твоя вдова. 1947 Ольга Берггольц. Собрание сочинений в трех томах. 1000 Ленинград, "Художественная Литература", 1988.
* * * На собранье целый день сидела
то голосовала, то лгала... Как я от тоски не поседела?
Как я от стыда не померла?.. Долго с улицы не уходила
только там сама собой была. В подворотне - с дворником курила,
водку в забегаловке пила... В той шарашке двое инвалидов
(в сорок третьем брали Красный Бор) рассказали о своих обидах,
вот - был интересный разговор! Мы припомнили между собою,
старый пепел в сердце шевеля: штрафники идут в разведку боем
прямо через минные поля!.. Кто-нибудь вернется награжденный,
остальные лягут здесь - тихи, искупая кровью забубенной
все свои н е б ы в ш и е грехи! И соображая еле-еле,
я сказала в гневе, во хмелю: "Как мне наши праведники надоели,
как я наших грешников люблю!" [1948-1949 гг.] Ольга Берггольц. Собрание сочинений в трех томах. Ленинград, "Художественная Литература", 1988.
ПУСТЬ ГОЛОСУЮТ ДЕТИ Я в госпитале мальчика видала. При нем снаряд убил сестру и мать. Ему ж по локоть руки оторвало. А мальчику в то время было пять.
Он музыке учился, он старался. Любил ловить зеленый круглый мяч... И вот лежал - и застонать боялся. Он знал уже: в бою постыден плач.
Лежал тихонько на солдатской койке, обрубки рук вдоль тела протянув... О, детская немыслимая стойкость! Проклятье разжигающим войну!
Проклятье тем, кто там, за океаном, за бомбовозом строит бомбовоз, и ждет невыплаканных детских слез, и детям мира вновь готовит раны.
О, сколько их, безногих и безруких! Как гулко в черствую кору земли, не походя на все земные звуки, стучат коротенькие костыли.
И я хочу, чтоб, не простив обиды, везде, где люди защищают мир, являлись маленькие инвалиды, как равные с храбрейшими людьми.
Пусть ветеран, которому от роду двенадцать лет,
когда замрут вокруг, за прочный мир,
за счастие народов подымет ввысь обрубки детских рук.
Пусть уличит истерзанное детство тех, кто войну готовит,- навсегда, чтоб некуда им больше было деться от нашего грядущего суда. 1949 Ольга Берггольц. Собрание сочинений в трех томах. Ленинград, "Художественная Литература", 1988.
ОБРАЩЕНИЕ К ПОЭМЕ
...и я с упованием и с любовью
обернулся назад...
А. И. Герцен
"Спаси меня !"
снова к тебе обращаюсь. Не так, как тогда,- тяжелей и страшней: с последней любовью своею прощаюсь, с последней, заветною правдой своей.
Как холодно, как одиноко на свете... Никто не услышит, никто не придет... О, пусть твой орлиный,
твой юный,
твой ветер дохнет на меня,
загремит
запоет... 1949 Ольга Берггольц. Собрание сочинений в трех томах. Ленинград, "Художественная Литература", 1988.
* * * Во имя лучшего слова, одного с тобою у нас, ты должен
влюбиться снова, сказать мне об этом сейчас.
Смотри, ты упустишь время! Тяжелой моей любви счастливое, гордое бремя, не медля, обратно зови.
Ты лучшей не сыщешь доли, высот не найдешь других, ибо в ней - последняя воля, последний воздух Двоих. 1949 Ольга Берггольц. Собрание сочинений в трех томах. Ленинград, "Художественная Литература", 1988.
НАДЕЖДА Я все еще верю, что к жизни вернусь,однажды на раннем рассвете проснусь. На раннем, на легком, в прозрачной росе, где каплями ветки унизаны все, и в чаше росянки стоит озерко, и в нем отражается бег облаков, и я, наклоняясь лицом молодым, смотрю как на чудо на каплю воды, и слезы восторга бегут, и легко, и виден весь мир далеко-далеко... Я все 1000 еще верю, что раннее утро, знобя и сверкая, вернется опять ко мне - обнищавшей,
безрадостно-мудрой, не смеющей радоваться и рыдать... 1949 Ольга Берггольц. Собрание сочинений в трех томах. Ленинград, "Художественная Литература", 1988.
* * * Ничто не вернется.
Всему предназначены сроки. Потянутся дни,
в темноту и тоску обрываясь, как тянутся эти угрюмые, тяжкие строки, которые я от тебя почему-то скрываю.
Но ты не пугайся. Я договор наш не нарушу. Не будет ни слез, ни вопросов,
ни даже упрека. Я только покрепче замкну
опустевшую душу, получше пойму, что теперь
навсегда одинока.
Она беспощадней всего,