Кого приблизил к своему айвану, Найдя в нем доблесть, чуждую изъяну.
О всех его делах дознайся сам И на слово не верь клеветникам.
Царь подозренъя черные скрывал, Сам за вазиром наблюдать он стал.
Ты, мудрый, помни: сердце - тайн темница, Коль тайна вырвется - не возвратится.
Стал он дела вазира изучать, Изъяна отыскать хотел печать.
И вот случайно тайны он коснулся, Вазир его гуламу улыбнулся.
Дано от неба людям душ сродство, Не скрыть его, не утаить его.
И как не может Диджлою напиться Водяночный, что жаждою томится,
Так на вазира юный раб глядел... И в этом царь недоброе узрел.
Но гнев свой укротил он и спокойно Сказал вазиру: "О мой друг достойный!
Досель светила мудрость мне твоя, Тебе бразды правленья вверил я.
Я чтил твой дух и разум твой высокий, Но я не знал, что ты не чужд порока.
Нет, не к лицу тебе, увы, твой сан!.. Виновен в этом сам я - твой султан.
Змею вскормившего удел печален, Он будет, рано ль, поздно ли, ужален". Главой поник в раздумье муж-мудрец И так царю ответил наконец: "Я не боюсь наветов и гонений, У вас не совершал я преступлений. Не знаю я, ты в чем меня винишь, И не пойму, о чем ты говоришь!" Шах молвил: "Чтоб исчезла тень сомненья, Ты и в лицо услышишь обвиненье". И, весь вазира старого навет Открыв, спросил: "Что скажешь ты в ответ?" Тот молвил: "Спор внимания не стоит! Завистник под меня подкопы роет. Он должен был мне место уступить... И разве может он меня хвалить? Ты, государь, сместив, его обидел... Он в тот же час врага во мне увидел. Неужто царь, прославленный умом, Не знал, что станет он моим врагом? До дня суда он злобы не избудет, И лгать всю жизнь и клеветать он будет. И я тебе поведаю сейчас Когда-то мною читанный рассказ. Невольно мне он в память заронился: Иблис провидцу одному приснился. Он обликом был светел, как луна, Высок и строен телом, как сосна.
Спросил сновидец: "Ты ли предо мною Столь ангельскою блещешь красотою?
Как солнце, красота твоя цветет, Л ты известен в мире как урод.
Тебя художник на стене чертога Уродиной малюет длиннорогой".
Бедняга див заохал, застонал И так ему сквозь слезы отвечал:
"Увы, мой лик художник искажает. Он враг мне, ненависть ко мне питает!"
Поверь, мой шах, я чист перед тобой, Но враг мой искажает облик мой.
От зависти из злобы, как от яда, Бежать, мой шах, за сто фарсангов надо.
Но не опасен гнев твой мне, о шах: Кто сердцем чист, тот смел всегда в речах.
Завидя мухтасиба, как известно, Дрожит купец, торгующий нечестно.
И так как только с правдой я дружу, На клевету с презреньем я гляжу!"
Царь поражен был речью этой смелой, Душа его от гнева пламенела.
"Довольно, - крикнул он, - не обмануть Тебе меня! Увертки позабудь.
Мне не нашептано клеветниками, Нет, все своими видел я глазами.
Средь сонма избранных моих и слуг Ты не отводишь глаз от этих двух".
И засмеялся муж велеречивый: "Да, это правда, о мой шах счастливый. Скрыть истину мне запрещает честь, Но в этом тонкий смысл сокрытый есть. Бедняк, что в горькой нищете страдает, С печалью на богатого взирает. Цвет юности моей давно увял, Я жизнь свою беспечно растерял. На молодость, что красотой богата, Любуюсь. Сам таким я был когда-то. Как роза, цвел, был телом, как хрусталь, Смотрю - ив сердце тихая печаль. Пора мне скоро к вечному покою... Я сед, как хлопок, стан согбен дугою. А эти плечи были так сильны, А кудри были, словно ночь, черны. Два ряда жемчугов во рту имел я. Зубов двойной оградою владел я. Но выпали они, о властелин, Как кирпичи заброшенных руин. И я с тоской на молодость взираю И жизнь утраченную вспоминаю. Я драгоценные утратил дни, Осталось мало, минут и они!" Когда слова, как перлы, нанизал он, Когда царю всю правду рассказал он, Шах посмотрел на мощь своих столпов, Подумав: "Что есть выше этих слов?
Кто мыслит так, как друг мой, благородно, Пусть смотрит на запретное свободно.
Хвала благоразумью и уму, Что я обиды не нанес ему.
Кто меч хватает в гневном ослепленьи Потом кусает руки в сожаленьи.
Вниманье оклеветанным являй, Клеветников же низких покарай!"
И друга честью он возвысил новой, Клеветника же наказал сурово.
И так как мудр, разумен был вазир, Не позабыл того султана мир.
Пока был жив, он был хвалим живыми, И доброе, уйдя, оставил имя.
О ЛЮБВИ, ЛЮБОВНОМ ОПЬЯНЕНИИ И БЕЗУМСТВЕ
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Прекрасны дни влюбленных, их стремленья К возлюбленной, блаженны их мученья.
Прекрасно все в любви - несет ли нам Страдания она или бальзам.
Влюбленный власть и царство ненавидит, Он в бедности свою опору видит.
Он пьет страданий чистое вино; Молчит, хоть горьким кажется оно.
Его дарят похмельем сладким слезы. Шипы - не стражи ли царицы Розы?
Страданья ради истинной любви Блаженством, о влюбленный, назови!
Вьюк легок опьяненному верблюду, Стремись, иди к единственному чуду!
Не сбросит раб с себя любви аркан, Когда огнем любви он обуян.
Живут в тиши печального забвенья Влюбленные - цари уединенья.
Они одни сумеют повести Блуждающих по верному пути.
Проходят люди, их не узнавая, Они - как в мире тьмы вода живая.
Они подобны рухнувшим стенам Снаружи. А внутри - прекрасный храм.
Они, как мотыльки, сжигают крылья, И шелкопряда чужды им усилья.
У них всегда в объятьях красота, Но высохли от жажды их уста.
Не говорю: источник вод закрыт им, Но жажду даже Нил не утолит им.
* * *
Да, ты своим кумиром увлечен, Но он, как ты, из глины сотворен. Ты свой покой утратил и терпенье, Ты от ланит и родинки в смятеньи. Прекрасный облик, что тебя сразил, Весь этот мир от глаз твоих закрыл. Когда кумир твой злато презирает И для тебя оно свой смысл теряет. Весь мир готов ты для любви забыть,Одну ее ничем не заменить. Любовь твоя всегда перед тобою, Она владеет всей твоей душою.
Готов презреть достоинство свое, Ты часа жить не можешь без нее.
Ты душу ей отдашь. Ты без боязни Из-за нее себя подвергнешь казни.
Но коль такую здесь имеет власть Любовь, которой суть - дыханье, страсть,
Не удивляйся истинным влюбленным, В пучину вечной страсти погруженным!
Они любви к Извечному полны, От суеты мирской отрешены.
Устремлены лишь к истине единой Пьют, на пиру расплескивая вина...
Не исцелит их никакой бальзам, Неведом их недуг земным врачам.
"Не я ли бог ваш?" - голос им взывает, "О да! О да!" - весь круг их отвечает,
Они в пещерах уединены, Но благостыни пламенем полны.
Сквозь толщу стен их проникают взоры. Они дыханьем низвергают горы.
Они крылаты, словно ветр степной; Как скалы, немы, но полны хвалой.
Глаза их, светлым током слез омыты, Всегда для сокровенного открыты.
Они, коней своих загнав почти, Горюют, что отстали по пути.
Живые жаждой счастья бесконечной, Они плывут по звездам воли вечной.
Сердца спалил кумир небесный им, Покой и отдых неизвестны им.
Кто созерцал слепящий взгляд кумира, Тот навсегда отверг соблазны мира.
Оков не знает на пути земном Упившийся божественным вином.
* * *
Однажды на пиру, гостей пленяя, Кружилась в пляске пери молодая.
Не помню: жар сердец иль огонек Светильни полу платья ей поджег.
Она, увидев это, рассердилась. "Не гневайся! - сказал я. - Сделай милость!
Ведь у тебя сгорела лишь пола, А весь мой урожай сгорел дотла".
Влюбленные друг в друга - дух единый. Коль суть цела - не жаль мне половины.
* * *
Внимал я песням старца одного, Что вот - ушел в пещеры сын его. Исчах отец в разлуке, одинокий. Но сын его ответил на упреки: "С тех пор как я услышал глас творца, Нет для меня ни друга, ни отца. С тех пор как наступило просветленье, Все в мире для меня - лишь сновиденье!" Тот не пропал, кто от людей ушел, Кто духа свет утраченный обрел.