1965
" Цокот копыт на дороге, "
Анатолию Передрееву
Цокот копыт на дороге,
дальних колес перестук —
звук довоенный, далекий,
доисторический звук.
Некогда в детстве рожденный
влагой, землей, тишиной…
И навсегда заглушённый
временем, жизнью, войной.
1965
" Прогресс коснулся сердца моего. "
Прогресс коснулся сердца моего.
Я в город детства робко возвратился,
но где же дом, в котором я родился,
где улица? — не вижу ничего.
Какой-то архитектор-дилетант
решил во имя будущего блага
снести мой дом и разработал план,
и все стерпела белая бумага.
На улице моей росла трава,
кружилась паутина бабьим летом.
Каким обманом до сих пор жива
собачья верность памятным приметам?
Какой ценой моя душа спасет
остатки исчезающих явлений,
провинция, единственный оплот
моих сентиментальных впечатлений!
Я понимаю, здесь закон иной,
он подчинен не нашим интересам.
И только звезды те же надо мной,
над городом, над миром, над прогрессом.
1965
" Полжизни прошло на вокзалах — "
Полжизни прошло на вокзалах —
в Иркутске, в Калуге, в Москве,
и несколько мыслей усталых
осело в моей голове.
Немало просторов широких
я видел в течение дня,
и несколько истин высоких
осталось в груди у меня.
А было бы проще простого
без высокомерных затей
однажды поверить на слово
кому&то из умных людей.
Но все почему&то хотелось,
чтоб ветер ломился в окно…
Отчаянье? Молодость? Смелость?
Не знаю. Не все ли равно.
1965
" Увидеть родину весной "
Увидеть родину весной,
апрельским утром, в первый зной,
с разноголосицей грачей,
с последним холодком заречным,
с потрескиванием свечей
в ночь Пасхи, с грудой новостей,
рассказанных случайным встречным.
Проснуться и услышать вдруг,
как заливается петух,
и удивиться наблюденью,
что пахнет в городе твоем
и свежевымытым бельем,
и сладким дымом, и сиренью…
Увидеть родину, когда
Ока темна и холодна,
и груды огненной листвы,
смешавшись с черною листвою,
на иней мраморной плиты
летят, и понимаешь ты,
что пахнет в воздухе зимою.
1966
" Как посветлела к осени вода, "
Как посветлела к осени вода,
как потемнела к осени природа!
В мое лицо дохнули холода,
и снегом потянуло с небосвода.
Мои края, знакомые насквозь:
пустынный берег, подзавалье, речка…
Так кто же я — хозяин или гость?
И что у нас — прощанье или встреча?
От холода я задремал в стогу,
как зверь, готовый погрузиться в спячку,
проснулся, закурил на берегу,
и бросил в воду скомканную пачку,
и не решил, что ближе и родней —
вчерашний шум березы отшумевшей
или просторы прибранных полей
и тусклый блеск травы заиндевевшей.
И, затянувшись горестным дымком,
спасая тело от осенней дрожи,
я вдаль глядел и думал об одном:
чем ближе ночь, тем родина дороже.
1966
" Еще осталась тишина "
Еще осталась тишина
в домах, где облупились ставни,
где тлеет огонек герани
в проеме низкого окна.
Еще осталась тишина,
ушедшая в сады, в заборы,
в калитки, в ржавые запоры,
в полуживые времена.
Была веселая пора:
от голубятни, со двора,
трехпалый посвист разливался,
и у колонки звон ведра
на всю округу раздавался.
А если траурный оркестр
вдруг нарушал покой округи,
сходились жители окрест
и молча провожали звуки.
Печаль светилась торжеством,
у лошадей лоснились крупы.
Плыл катафалк. Звенели трубы,
сверкающие серебром.