" Я, как в юности, снова приду "
Я, как в юности, снова приду
постоять над высоким обрывом,
помолчать на осеннем ветру —
здесь на родине в давнем году
в некий час я родился счастливым!
Сколько лет, сколько зим, Боже мой!
Но все так же чернеет ограда,
так же стелется бор вековой,
и все так же шумят надо мной
липы Загородного Сада.
1970
" Все заповедные ручьи, "
Все заповедные ручьи,
все берега и рощи детства
я сыну в летний день вручил
как неизбежное наследство.
Владей!
Я жил, как нищий князь,
на сей земле под этой синью,
и нынче, перед ней склонясь,
я обнимаюсь с прежней жизнью.
Я для того тебя родил,
чтоб, глядя на твои движенья,
я молодость свою продлил
по всем законам возрожденья.
Не сможешь — я еще смогу.
Ты не осилишь — я осилю.
Не будь передо мной в долгу
и сам ищи свою Россию.
Сам урони свою слезу,
глядясь в простор, открытый взору,
где каждый зверь имел в лесу
себе положенную нору…
Земля вздохнула, и тепло
дождя и молодого сена
меня легко обволокло
и усыпило постепенно.
1971
" Почему, никого не любя, "
Почему, никого не любя,
о себе ты так пылко хлопочешь?
Хочешь, чтобы любили тебя?
Милый мой, слишком многого хочешь!
Хочешь, чтобы любили? За что?
Не за то ли, что словом недужным
бередишь в человеке все то,
чтобы сделать его безоружным
перед временем, перед судьбой…
Ты, конечно, в желаниях волен,
но чтоб кто-то был болен тобой —
расплатись: будь и ты кем-то болен.
Видишь: выжжена солнцем трава,
лучший друг твой эпохой не понят,
прибирает могилу вдова,
майский ветер черемуху ломит.
Этот мир со зверьми и людьми —
он давно бы рассыпался прахом,
если жизнь вдруг пошла бы под знаком
бескорыстной и вечной любви.
1971
" Река чиста. "
Река чиста.
Весь лед на берегах.
Гудит шоссе в клубах весенней пыли.
А птицы гнезда вьют на деревах,
как тыщу лет назад все так же вили.
Я вырвался из этого гнезда,
но я не птица,
чтобы ежегодно
вновь обживать родимые места
и щебетать по-птичьи беззаботно…
Земля черна
и дышит, как всегда,
щемящим духом зелени и тлена.
Грачи кричат вкруг старого гнезда —
они во власти радостного плена.
Кричат,
кричат потомки тех грачей,
с которыми я был знаком когда&то,
когда мне был понятен строй речей
щенка и ветра, тополя и дятла.
Но я благословляю этих двух,
бредущих в ночь по берегу в обнимку —
они уносят жар сплетенных рук
в хмельную даль,
в клубящуюся дымку.
Я вновь благословляю этот плен —
твои, природа, розовые путы,
но перед ним не преклоню колен,
хоть сознаю значенье сей минуты.
О Родина! Сегодня ты во мне,
а потому ты во стократ дороже,
и мы с тобой всю ночь наедине
так говорим, что дрожь идет по коже…
1971
МАЛЬЧИК
Он сегодня катался на льдине,
весь промок, но домой не идет.
Захмелев от весенней теплыни,
он костер на песке разведет.
Будет молча слоняться средь лодок,
от прохлады подняв воротник,
этот миру неведомый отрок,
вечный мальчик, мой тайный двойник…
1971
ВОСПОМИНАНИЯ
О НИКОЛАЕ РУБЦОВЕ
I
Если жизнь начать сначала,
в тот же день уеду я
с Ярославского вокзала
в вологодские края.
Перееду через реку,
через тысячу ручьев
прямо в гости к человеку
по фамилии Рубцов.
Если он еще не помер,
он меня переживет.
Если он ума не пропил, —
значит, вовсе не пропьет.
Я скажу, мол, нет покою,
разве что с тобой одним,
и скажу, давай с тобою
помолчим, поговорим.
С тихим светом на лице
он меня приветит взглядом.
Сядем рядом на крыльце,
полюбуемся закатом.