Котенка я нашел в тот день, когда в первый раз, в зимнюю сессию третьего курса завалил экзамен. Это были методы матфизики и двойку мне поставили вполне заслуженно, поскольку я практически не готовился, а проницательный наш лектор Гусев раскусил меня уже на втором вопросе. Впрочем, там и раскусывать было нечего — я поплыл совершенно беззастенчиво и с какой-то глупой бравадой утопающего начал нести такую ахинею, что под конец мы оба — Гусев и я — улыбались, как если бы вместе смотрели комедийный спектакль. В общем, кончилось, все это тем, что Гусев сказал, что не хочет портить мне зачетку тройкой, а потому ставит неуд, чтобы я пересдал этот экзамен на «хорошо», а может даже и на «отлично».
Я вышел в коридор. Как во сне, выслушал я утешение своих товарищей по группе и пошел в гардероб. Надо сказать, что по неким приметам, о которых здесь не место говорить, я предчувствовал, что экзамен будет завален. Но, тем не менее, это предчувствие все-таки не смягчило для меня удара первой двойки. И не то, чтобы в этом было для меня что-то унизительное, вовсе нет, просто меня, скорее, поразил сам факт того, что предчувствие, преследовавшее меня уже несколько дней, не обмануло, словно я на мгновение ощутил прикосновение невидимых и холодных пальцев некой предопределенности на своей руке. Я оделся и вышел на улицу.
Сейчас я уже не помню точной даты первого экзамена, кажется, это было пятого или шестого января, и в те дни было особенно холодно, температура пару недель подряд не поднималась выше 20 градусов мороза. Быстро сгущались короткие январские сумерки, в которых, как старинный мрачный замок, высилось главное здание МГУ. Я невольно посмотрел наверх, но шпиль утопал в серой туманной дымке. Небо тоже было свинцово-серым, и его зимняя снежная тяжесть ощущалась почти физически. Может оттого, что я почти не спал в ночь перед экзаменом, все виделось мне каким-то замедленным, все было словно тумане, теряя четкость очертаний и ясность назначений, и мне казалось, что я нахожусь во сне… Хотя, сейчас я понимаю, что не мир вокруг меня замедлился, а сам я передвигался медленно, и главное, совершенно, бесцельно. От этого и все окружающее казалось мне неясным, смутным и необязательным, как бывает только во сне, когда нет никаких логических связей между событиями и во всем царит не то прекрасная, не то страшная произвольность…
Я зашел в Главное здание, спустился в столовую, пообедал. Впрочем, вряд ли я осознавал, что именно я ем. Мне просто нужно было что-то делать, и видимо, где-то на уровне физиологии чувство голода повело меня в столовую. Потом я снова вышел на улицу, перешел дорогу и встал на остановке. Подъехал автобус, я сел в него и доехал до метро. Мне захотелось поехать в центр, чтобы позвонить домой и сообщить своим домашним о двойке. Я мог позвонить и из Главного здания, но тогда было бы непонятно, что делать дальше, поскольку в общежитие мне возвращаться не хотелось. А так была хоть какая-то вроде бы цель поездки в центр. Я вышел на «Библиотеке им. Ленина» и прошел пешком на Новый Арбат. Впрочем, тогда он еще назывался Калининским проспектом. Там были переговорный пункт, откуда я часто звонил домой, сразу за Новоарбатским гастрономом. Конечно, родители принялись меня утешать, и говорить, что никакой трагедии в этом нет, и, конечно, я пересдам этот экзамен. Я слушал, и кивал, как будто они могли видеть мои кивки. Я знал наперед все, что, мне скажут. И к тому моменту мое расстройство по поводу несданного экзамена переросло в нечто совсем другое, так что, на самом деле, про экзамен я уже почти и не думал… «Да, да, конечно… Я знаю. Да нет, я уже успокоился, не переживайте за меня…» — говорил я в трубку, наблюдая как 15-ти копеечная монетка слегка подскакивает вверх в железном кармашке, и лишь потом проваливается в чрево автомата. Помню, что, кажется, именно тогда я заметил эту странность, и, что она меня почему-то поразила чрезвычайно… Закончив разговор, я пошел обратно. Было очень холодно, люди быстро пробегали мимо, спеша в любое тепло — в магазин, в метро, в кинотеатр… А я шел медленно, и мороз, щипавший мне щеки и нос, был мне почти приятен. Я спустился в подземный переход и перешел на другую сторону проспекта. Зашел ненадолго в «Дом книги», но, кажется, ничего не купил, просто бродил и смотрел, что есть в продаже… Выходя из магазина, я посмотрел на висящие на стене часы — была почти половина седьмого… Впрочем, мне было все равно.
Когда я вышел на улицу, мне показалось, что людей стало больше. Я прошел по направлению к перекрестку и свернул на Суворовский бульвар. Кажется, мне хотелось дойти до «Кинотеатра повторного фильма» и может, даже зайти в кино, если там идет что-то интересное. Когда я проходил мимо Библиотеки им. Гоголя, я вдруг услышал жалобное и громкое мяуканье. Было сразу понятно, что мяучит котенок, потому что так беспрерывно и жалобно мяучат только котята. Я остановился и огляделся вокруг. Котенка нигде не было видно. Ничего не понимая, я прошел несколько шагов назад и заглянул во дворик библиотеки, где грустно сидел Гоголь, с высокой снежной шапкой на голове. Но и там котенка не было. Я снова прошел вперед и вдруг понял, что мяуканье доносится из-под припаркованной у тротуара «Волги». Я нагнулся и увидел его — он сидел под машиной, у заднего колеса и орал во всю глотку, испуганно озираясь по сторонам и дрожа от холода мелкой дрожью… Я протянул руку и достал котенка. Это был совсем маленький серый комочек с двумя черными пятнышками — на лапке и на спине. Я посмотрел на «Волгу», но внутри никого не было, очевидно, что он оказался под ней случайно. «Да уж, — подумал я, — угораздило тебя в мороз оказаться на улице…» Расстегнув куртку, я положил котенка за пазуху, снова застегнул, и пошел дальше. Котенок стал мяукать реже, а потом и вовсе затих, пригревшись у меня под курткой. «Все это замечательно, — думал я, возвращаясь к реальности, — но куда я его дену?» В общежитие нести нельзя — со мной в комнате жили еще два человека, и один из них — аллергичный Вадик, который на дух не переносит никакую живность. Да и вообще, держать в комнате кошек, собак и прочих братьев наших меньших по правилам нашего общежития строго запрещалось. Я стал перебирать в уме знакомых москвичей — друзей и родственников, но ни один вариант не показался мне подходящим. Но и оставлять погибать котенка на морозе после его почти чудесного спасения казалось мне просто невозможным.