[15.11.92]
Тебе не надеть иного,
тебе и такое ново,
и все, что ни разобьется,
не так еще отольется.
Сама ли, по воле рока,
я стану теперь жестокой,
дороги своей не прячу,
коснись же руки горячей.
Ничем эту боль не мерить,
никак — никому — не верить.
Какому добру во славу
я отдана на расправу,
какому открыта свету,
чего в мире больше нету?
Не скроют огня — ладони,
кораблик бумажный тонет…
Иголки палач втыкает?
Работа его такая,
а отпуска нет три года,
и ломит от непогоды,
давай его пожалеем —
не бойся, коли сильнее!
Полоской обсидиана
до сердца откроет рану.
К какому отныне богу
я кровью кроплю дорогу?
Вы, знающие, молчите…
Ты в праве своем, Учитель!
Не плачь, догорит свеча,
ветра улетят с рассветом,
и с первой полоской света
коснется ладонь плеча.
И тени последних звезд
напомнят о том, что где-то,
когда-нибудь будет лето,
и полдень без тьмы и слез.
Кому-нибудь будет петь
ручья непрерывный голос,
и струны, тонки, как волос —
в горячей траве звенеть.
Кому-нибудь скажут вновь
как будто бы то, что нужно,
и верится — есть и дружба,
и преданность, и любовь.
Ты, кто-нибудь, ошибись,
как все до тебя — беспечно,
и жертвенным камнем вечность
распорет и даль, и близь.
Рассчитывая шаги,
чтоб вслед не сорваться тоже,
наметит надрез на коже
бесплотность живой руки.
Я знаю, на алтаре
конец не приходит скоро,
но в голосе нет укора,
и жизни в глазах гореть,
покуда спирали дней
свивать бесконечность боли,
и кровь пока не напоит —
кого — палачам видней.
[15.11.92]
Присягаю — лунному свету,
опрокинутому, как небыль,
присягаю — спелому лету,
полдню жаркому, солнцу в небе.
Присягаю — надежде жгучей,
присягаю, молитв не зная,
ветру, что нагоняет тучи,
яркой молнии — присягаю.
Присягаю словам и струнам,
присягаю глазам и звездам,
всем вам — мудрым, печальным, юным,
присягаю, пока не поздно.
Беззащитность зеленой ласки,
беззаветность лесного ветра,
защищу до последней сказки,
до последнего километра.
Не изведавший злых сомнений
выбирает, наверно проще,
я же вновь преклоню колени
перед черной, начальной мощью.
Но, ответив на все вопросы,
распахну на рассвете крылья,
и взлечу — неумело, косо,
побеждая свое бессилье.
Присягну — до конца поверив,
беды ваши признав своими.
По надежде, любви и вере
мне дано от рожденья — Имя.
[19.11.92]
В ополоумевшей ночи
туман падет на фонари,
и, задыхаясь, рог кричит
в белесый, поздний свет зари.
И все не так, как сон сулил,
и бой нешуточный, всерьез,
и дождь ноябрьский залил
последний свет истлевших звезд.
Попробуй тучи разогнать,
попробуй спину разогнуть,
тех, кто вперед шагнул, догнать,
тому, что будет — присягнуть.
Но недоверие, как боль,
прижми набухший снег к губам,
и встань, и стань сама собой,
и вновь скажи себе — судьба!
И белый свет сквозь призму сна
преломит радужным лучом,
и эту радугу до дна
вдруг опрокинет над плечом.
В последнем цвете удержись,
в последнем шаге перед тьмой,
и обретет все краски жизнь,
и все решать — тебе самой.
Расправишь складки на плаще,
коснешься алого кольца,
и солнца свет ворвется в щель.
Все навсегда, все до конца.
Струною имя прозвенит,
и эхом ветер запоет,
а крылья — с шелестом — в зенит,
а сердце заново в полет.
[19.11.92]
«Я узнаю эту сказку среди тьмы…»
Я узнаю эту сказку среди тьмы,
я услышу этот звук средь тишины,
я коснусь холодной стали в пустоте,
я слова скажу неправильные, те.
Я найду дорогу через перевал,
я пройду пургу, лавину и обвал,
я увижу звезды, чистые, как смех,
я усну в слезах, проснусь счастливей всех.
Отличите от приснившегося бред,
распознайте в людях тех, кого здесь нет,
распахните окна в замке поутру,
перепутайте игрушку и игру.
Расскажите правду лютому врагу,
разложите свой костер на берегу,
задержите чью-то руку на плече,
подарите пламя тающей свече.
И тогда поверю я в конце концов,
и сомкнется мир в полынное кольцо,
путь к началу, путь к истоку темноты,
и с непознанным я сделаюсь на ты.
Горячо прорвется знания росток,
и неважно станет, запад ли, восток,
ты — в стремлении подняться и идти,
от меня меня попробуй, защити.