значит – мальчик чувствует порох?
отец бъет без промаха
(заслуга верного промо,
а если струсил пацан – вон из дома!)
прерывиста речь его.
ах, как бы сберечь его,
вильгельмовотеллева.
по телу – метель. его
худые ключичные косточки
чижиками подпрыгивают.
глаза боязливей козочкиных,
но как все вокруг бодры. его
ноги впились в чернозем,
а нам, страхам, это до фени.
мы по кромке стрелы ползем
за сладким юным трофеем.
струйка янтаря – под ноги,
вот такие мы, страхи, подлые.
умирай, пока молод, юноша!
ну, чего ты волнуешься?
папа яблоко разорвет,
сын останется жить до старости,
станет главным из воевод,
обженится на красавице.
а мог бы нарциссиком сгинуть
и не жить, отца ненавидя
за страх, пережитый под дубом
в каком-то описанном детстве.
2001/05/18
не я
ладони мудростью закоптила
и преднамеренно рот свела.
я никогда не любила тыла
тугого ноющего сверла.
а ты волнующе совершенна
мне стать бы сталью и жить, как сталь,
но я – морщинки на теплой шее
до ста считаю, до ста... до ста...
и каждой – что-то. почти молитву.
но ты спокойна, ты спишь со мной.
я никогда не любила лифты
где сразу первый. без кнопки «ноль».
2001/07/16
перекресток пробка
горло сужалось еще до возгласа:
разница местоимений значима.
«ты» вместо «я» – откровенья возраста.
поцелуи интимны (сравнимы с заначками
мелких купюр) – дотянуть до вечера,
до выдоха в подключичное таинство.
горло сужалось, текло доверчиво
неразборчивым словом «отдайотдайсямне».
четки разлук с ахматовским пафосом:
перебираю минуты по косточкам
вишни, черешни – красными пальцами,
желтыми пальцами абрикосовыми.
пальцами светофорных цветов...
2001/07/30
больные женщины
все, я иссякла, я скорчилась червем
ежевечерне страх обновляя,
но засыпая ежевечерне –
в нежности. горло, сведенное лаем,
плачет по-волчьи, по-детски, по-бабски.
все, я иссякла. старым маршрутом
пальцы текут к сигареткам болгарским
на подоконнике. тонкие руки
девочки давней не трогают вовсе,
тлеет табак в обессилевших легких.
как новобранец, я падаю: осень
заплесневевшая, в сером налете.
силюсь не то, чтобы выжить, скорее –
не умереть. в переулках приютских
заболеваю, сгораю, старею...
все, я иссякла. мне трудно даются
даже слова.
2001/08/01
прошмыгнув постового
ты тоже это видел, мальчик мой:
над городом, истерзанным чумой,
нагая смерть беременного солнца
и зверь рогатый, выкраденный мной,
покуда здесь так сладостно-темно,
на водопой стремительно несется.
точнее – это я его несу,
сломав хребет и горло – но... не суть... –
там есть вода, а он почти что высох.
и каждый куст нас ссадиной клеймит.
куст, как и всё, был порожден людьми,
и в этом я подозреваю вызов.
мне нужно драться. я придумал так,
что только в драке можно намотать
на пальцы жилы жил и жить спокойно
и спать и спать, легко ее обняв,
и не бояться, что при свете дня
мои глаза смешно, как у иконы,
засветятся...
2001/08/16
дребезги поцелуййя с чужой
судорожно ей рот ломала:
все было мало, мало мне, мало.
судорожно ей рот дробила:
все было не мило, милая, не сладко мне, не мило.
чужим языком захлебнуться, но не напиться.
самоубийца.
рвалась по деснам, стараясь тебя нащупать:
«ищу по резцам, по коренным ищу, по
тем самым дальним, что когда-то ты так любила...»
промазала. мимо.
тебя там нет. сплетаю слюну в паутину:
«тихо, девочка, я прошу тебя – тихо»
мой страх пульсирует в венах, вальсирует в венах,
«тихо, девочка, потерпи, я бываю грубой»
между коленок рвется ее колено.
это все очень напоминает игру, но
мой страх управляет моментом. ни капли секса
даже если раздеть ее и раздеться
самой.